Прошедшие войны

После молитвы Цанка углубился в чащу, скоро вернулся, неся пучок молодых побегов черемши. Во время еды острую траву заедали кукурузным чуреком, бараньим сыром, из ладоней пили родниковую воду.

После короткой трапезы усталый Цанка прилег на сырую землю, глаза слипались, хотелось забыться, заснуть. Кругом озабоченно голосили птицы, над головой весело дрожали прошлогодние высохшие осиновые черешки. Маленький муравей залез на ногу Цанка, защекотал его, больно укусил. Ленясь встать, юноша другой ногой чесался, избавляясь от строптивого насекомого. Над ухом прожужжал комар.

Закрывая глаза, Цанка вспомнил Кесирт: ее смеющиеся глаза, ее улыбку с ямочками на розовых щеках, ее стройное тело, походку. Пытаясь скрыть свои мысли, перевернулся на живот, ткнул головой в сомкнутые поверх тела руки. Он вспоминал прошлое, мечтал о встрече…

Обхватив коленки, Баки-Хаджи сидел рядом, о чем-то печально мурлыкал себе под нос, раза два лениво отмахнулся от назойливой мухи.

— Ты думаешь, Цанка, мне это надо было — на старости лет куда-то бежать, скрываться, — вдруг заговорил он вслух, не оборачиваясь к юноше. — Ужасное время! Кто мог подумать и представить все это!!! Ты наверное думаешь, что смерти боюсь… Конечно, жить хочется. Кому охота в эту холодную яму ложиться?.. Сколько раз я людей хоронил? И никогда даже представить не хотел, что и меня закопают, а вот теперь боюсь. Стыдно говорить, а боюсь. А еще страшнее, что эти красные гады, как брата, без могилы, без памяти родным оставят, сожгут где-нибудь в топке… Откуда эта зараза взялась — даже не знаю.

На свисающую к роднику щедрую ветвь осины, прямо над головой Баки-Хаджи, села маленькая, сверху буро-коричневая, птичка — лесная славка. Не обращая внимания на путников, она суетливо вертела головой, вверх-вниз дергался длинный прямой хвост.

«Тирли-ви-тир-ли-чет-чит-читирли» — защебетал звонко озабоченный самец.

Где-то в стороне ему ответила самка: «Чек-чек».

Старик поднял голову, долго искал птичку, наконец увидел белое с розоватым оттенком брюшко. Еще раз пропев свою звонкую песню, славка стремительно перелетела поляну и спряталась в густых ветвях цветущих деревьев.

Мулла снова погрузился в свои горестные мысли, долго сидел, свесив к коленям голову; дремал с полусомкнутыми глазами. Вдруг за спиной что-то зашевелилось, зашелестели сухие листья. Баки-Хаджи лениво раскрыл глаза — прямо на него, уткнувшись в землю длинным хоботообразным носом, ползла черно-бурая бурозубка, волоча за собой длинный пушистый хвост с кисточкой на конце.

— Куда ползешь, дрянь вонючая, — буркнул старик и потянулся к трости.

Маленький лесной хищник, не моргая, оторвал от земли морду, повел в стороны отвратительными ушами, огрызаясь показал острые, с красно-бурыми кончиками, редкие зубы, издал гортанное «Кхе-кхе» и проворно уполз, оставляя после себя противный запах.

Старик вновь принял прежнюю позу, однако глаза его на сей раз были открыты; они потухли, смотрели в никуда.

— Да, — неожиданно заговорил он сам с собой, — только теперь я понял четко, о чем говорил старик.

— Ты о чем, Ваша? — спросил разбуженный возгласом старика племянник.

Баки-Хаджи сделал полуоборот головы, краешком глаз бросил безразличный взгляд в сторону лежащего юноши.

— Да я так… Просто вспомнил один случай… Лет семь-восемь назад, после победы под Мескер-Юртом над деникинцами, собрался в Шали большой сход. На волне побед ликовали, рвались снова в бой, позабыли убитых и их матерей. Все кричали, что надо спешно идти на Чуртохи.[56] И тогда поднялся на телегу старец Адахан из Шали, поднял руку, призвал возбужденный народ к тишине. «О, вайнахи, — начал он глухим голосом, — оставьте в покое этих казаков! Это мирные люди. Они занимаются своим делом, с нами обмениваются продуктами, кунаков у нас много среди них. Сегодня они нам не мешают, мы теперь прижились друг к дружке… Да к тому же только у них мы можем иногда воровать то корову, то лошадку… Посмотрите в другую сторону. Наш враг рядом, вот он, под носом — это Таркой-Юкъ.[57] Вот кто не сегодня-завтра, при первой же возможности станет нашим врагом. И при этом они будут называть себя — чеченцами».