Прошедшие войны

— Повтори, повтори, что ты сказал, шлюха, — кричал юноша в ярости. — Я тебя убью, уничтожу, как свинью!

Цанка с силой вдавил дуло револьвера в грудь обидчика, он потерял рассудок и стал нажимать на курок, однако выстрела не последовало, и в это время он почувствовал, как мощные, словно железные тиски, руки сдавили его кисть, вывернули руку, револьвер повис на кончиках обессиленных пальцев и плюхнулся в грязь. Затем последовал сильный удар, и он полетел в стенку. Пересиливая себя, Цанка вскочил, матерясь, бросился на расплывчатый силуэт обидчика, и в это время искры полетели из его глаз. Повторный удар был настолько мощным, что он потерял сознание.

Потом Цанка, как сквозь сон, слышал рыдания и крики женщин, как шумели люди, как потом, поддерживая, какие-то мужчины вели его к телеге, а впереди, оборачиваясь, глядя ему в лицо, успокаивая, шла бледная, запыханная Кесирт, сжимая разорванное на груди платье.

Пару часов спустя два молодых человека — побитые, измазанные в грязи, обворованные и оскорбленные, угрюмо покидали грязный, чуждый город. Кесирт сидела впереди, управляла старым конем, Цанка безвольно свесив свои длинные ноги с телеги, облокотившись на поручни, сидел сзади. Он частенько трогал руками свое опухшее лицо, злился на себя и на весь мир. Ему было стыдно и обидно перед Кесирт, перед родственниками, перед всем миром и перед самим собой.

Было безветрено и не по-весеннему душно и жарко. Небо было покрыто тонкой белесой туманностью, сквозь которую, преломляясь, еще ослепительнее светило высокое солнце. В такую погоду глазам бывает особенно тяжело, они начинают слезиться, щуриться сильнее, чем обычно в солнечную погоду.

Наверное из-за этого, а может и от утреннего эпизода у обоих слезились глаза, оба боялись смотреть друг на друга, говорить.

— Эй ты, девушка, — неожиданно крикнули с встречной телеги, — поворачивай обратно… Побыстрее.

— А что случилось? — вышла из оцепенения Кесирт.

— Там «красные» — отнимают лошадей.

— Как отнимают? — удивилась Кесирт.

— Вот так, отнимают и все… Эти гады что хотят, то и делают… Будь они прокляты.

На большой скорости встречная телега ускакала обратно в город. Кесирт остановила коня прямо посередине огромной лужи, так что ноги Цанка свисали прямо в воду. Он их не доставал, и даже рад был этой прохладе.

— Что будем делать, Цанка? — спросила Кесирт, не оборачиваясь.

Юноша молчал.

— Ты что, оглох? Что будем делать? Ты слышал, что говорят?

— Не знаю. Делай, что хочешь, — промычал еле слышно Цанка.

Кесирт стегнула коня, тот нехотя дернулся, потащил по луже телегу, оставляя на воде маленькие волны, которые у самого берега водоема теряли свою амплитуду и прыть и оставляли после себя лишь редкое затухающее дыхание.

Вдалеке показался многочисленный пост. Обычно бойкая дорога пустовала. Красноармейцы и милиция остановили въезжающую в город телегу. На ней находились рыжий немолодой чеченец, пожилая женщина, видимо его жена, и ребенок, наверное их внук. Шел сильный спор — у проезжего нашли под мешками с кукурузной мукой ружье и теперь все это конфисковывалось вместе с лошадью, телегой, мукой. Мужчина ругался, материл чеченских милиционеров. Последние списывали весь произвол на стоящих рядом русских красноармейцев.

— Говорите по-русски, — кричал коренастый краснощекий мужчина, несмотря на жару одетый в кожанку. Видно было, что он здесь главный. И что он получает какое-то удовольствие и наслаждение от происходящего. Чуть позади него, положив громадные руки на эфес шашки, стоял бородатый, мощный красногвардеец с кубанкой на голове, из-под которой на узкий морщинистый лоб сбивался черный курчавый чуб.

В это время подошли и к Цанку и Кесирт.

— Чья лошадь? — спросил один из милиционеров на чеченском языке.

— Колхозная, — бойко ответила девушка, соскакивая с телеги.

— Откуда вы?

— Из Шали.

— Что в городе делали?

— Приезжали зерно сдавать на элеватор.

— Где документы?

— Какие документы?

— Справка на лошадь, на сданное зерно, — спрашивал милиционер, жадно оглядывая шею и лицо Кесирт.

— У нашего начальника.

— А где начальник? — не унимался молодой чеченец.

— Я не знаю, остался на элеваторе.

В это время другой милиционер подошел к Цанке.

— Оружие есть? — спросил он в упор.

Юноша встрепенулся, поднял глаза.

— Ха-ха-ха, кто это тебя так отделал?

— Не твое дело, — вскипел Цанка.

— Что ты сказал? — скривил морду милиционер, продвигаясь к юноше вплотную.

В это время подскочила Кесирт. Она решительно встала между ними.

— Оставь, оставь его. Что ты пристал к юноше? — просяще говорила она.

— Да у них лошадь — старая кляча, — крикнул третий милиционер, раздвигая губы у недовольного животного, все равно у нас ее не примут и с ней будут проблемы, как вчера с той серой кобылой.

— Да, задние ноги не держит — отгулял свое. Видимо, когда-то многих кобылок он на колени поставил, — продолжал милиционер, подмигивая партнеру и глядя с голодной усмешкой на девушку.

Кесирт мимо ушей пропустила его слова и гладила по руке Цанка, пытаясь успокоить его.