Прошедшие войны

Первым делом двинулся не на базар, а в сторону реки. Долго умывался, чистил свои изношенные, порванные с внутренней стороны у подошвы чувяки, влажной рукой протирал пропыленную одежду, думал совсем не о баранах, а о встрече с ней, днем и ночью только о ней и думал. Никому не говорил о своей страсти, даже другу. В глубине души выстраивал различные отчаянные планы, вплоть до того, что уедет он с Кесирт хоть куда. Лишь бы быть вместе с ней.

Ровно в полдень он оказался меж базарных рядов. Прилавки ломились от изобилия товаров. Все чем-то торговали. Никто ничего не покупал, даже редко кто ходил между рядами. Скоропортящаяся продукция гнила, воняла.

С минарета селения Махкеты послышался голос муллы, призывающего людей к полуденной молитве, голосили петухи, где-то рядом истошно мычала корова, в стороне яростно спорили-кричали, перебивая друг друга, женщины, у забора в пыли с раскрытым ртом, полным желто-зеленой блевотины, вокруг которой медленно ползали жирные мухи, лежал обшарпанный, побитый мужчина. Было жарко, грязно, пыльно.

— Цанка, — окрикнул женский голос молодого человека.

Он обернулся, увидел знакомую старуху.

— Иди сюда, Цанка, купи что-нибудь, а то уже четыре дня никто ничего не берет… Ты что здесь делаешь? — скороговоркой голосила она, глядя снизу вверх на Арачаева, прикрывая рукой глаза от солнца.

— Здравствуй, — ответил Цанка, не глядя в сторону старухи, а водя глазами по рядам, — пусть твоя торговля будет благодатной. — Какая здесь торговля. Убытки одни. Одно успокаивает, что у всех так. Общее горе — как праздник… А ты что, Кесирт ищешь?

От неожиданности вопроса Цанка встрепенулся, в упор глянул на старуху.

— Она в конце того ряда, под навесом. Там ее ищи, — продолжала она, улыбаясь недоумению юноши.

Цанка хотел что-то возразить, пойти в другую сторону. Но он ничего не сказал, а ноги помимо его воли сами повели его в указанное старухой место. Он еще больше вспотел, и ему почему-то стало еще более жарче. Он торопился, вытягивая шею, хотел поскорее увидеть любимую. И в то же время волновался несказанно, внутренне сжался, дрожал. Считал, что от этой встречи, от этого разговора зависит его судьба, его жизнь. Он считал, что жизнь — это Кесирт. Только с ней, только рядом, только она одна. Навсегда… Остальное низость и серость. Бестолковая суета и трата времени…

Кесирт первая заметила длинного Цанка. Видела, как он беспорядочно, жадно рыскает голубыми, сощуренными от солнечного света глазами. Она невольно улыбнулась, платком быстро вытерла пот с лица, машинально рукой поправила волосы под косынкой, свела вместе раздвинутые от жары под широким платьем ноги, выпрямила согнутую спину, принимая горделиво-надменную осанку.

К ее удивлению, Цанка скользнул по ней взглядом и прошел мимо. Кесирт еще мгновение улыбалась, потом на лице ее появилась какая-то растерянность и даже озабоченность. А Цанка тем временем уходил все дальше и дальше, и тогда она не выдержила и зная, что поступает неверно, крикнула? — «Цанка!» Арачаев моментально остановился, обернулся. Застенчивая, даже жалкая, улыбка застыла на его лице. Он медленно, пытаясь придать своим движениям безразличие, двинулся к Кесирт. Десятки пар скучающих до этого глаз уставились на них.

Он подошел плотно к ее прилавку, тихо поздоровался, она встала в полный рост, так же тихо ответила. Он боялся смотреть ей в лицо, не хотел, чтобы видели окружающие его чувств, его радости и волнения. Его лицо было строгим и бледным, пот тек по вискам и шее. Кесирт, напротив, вновь широко улыбалась, увлажненные глаза ее светились озорством и даже надменностью. Так они простояли в молчаливом оцепенении. Эта пауза была неестественной, явно стеснительной для обоих. Еще мгновение и окружающие бездельники — торговцы могли бы сделать неожиданные выводы.

— Проходи сюда. Посиди немного. Здесь в тени чуть попрохладнее, — наконец, нашлась Кесирт.

Цанка с облегчением вздохнул, глядя только себе под ноги обошел прилавок, подошел к Кесирт и сел рядом, на указанное ею место — полупустой мешок с кукурузой.

Не успел он сесть, как Кесирт забросала его общими вопросами: о селе; о родственниках; о его баранах; о жаре. Чужие проблемы и дела никому не были интересными, поэтому любопытные взгляды окружающих сразу потухли, отвернулись в никуда и задремали.

Отвечая односложно на ее общие, ничего не значащие вопросы, Цанка потихоньку пришел в себя, чуть осмелев и глянул жадным, преданно-ласкающим взглядом на ее лицо. Кесирт была в пору полного женского расцвета. Неожиданно для себя Цанка заметил, что ранее округленное ее лицо чуть вытянулось, стало немного скуластым и строгим. Большие, чуточку раскосые черные глаза, обрамленные пышными ресницами, светились жизнью и радостью. Над припухшими, несколько капризными, розовыми губами появился легкий пушок.

Она искоса бросила в его сторону взгляд, быстро отвела, потом снова посмотрела. Одна сторона сросшихся орлиннообразных бровей ее поползла еще выше. Она чуточку наклонилась в сторону Цанка.