Ее достаточно и у Теда, хотя свободная жизнь и украсила его седыми прядями. Видно, что они счастливы. Такому счастью позавидовал бы не один пенсионер.
– Есть ли на этом вечере интересные люди? – произносит рядом полька, когда-то открывшая мне, что живет по нелегальным документам, изготовленным польской мафией в Венгрии.
Эта полька тогда представилась писательницей. Я был абсолютно бестактен: осмелился спросить, что она написала. Вопрос действительно безобразный. Она что-то пробормотала и исчезла. И теперь тоже меня не помнит, хотя недружелюбный взгляд выдает, что склерозом пока не страдает. Она жаждет интересных людей. Что ж, можно будет ее порадовать, представившись клерком Миграционного совета. Должна обрадоваться.
– Сальве, – говорю, когда она пытается незаметно проскользнуть мимо. – Как дела? По-прежнему пишешь?
Такой наглости пилигримша от польской культуры не ожидала. Она застывает на месте.
– Да, да, – бросает она и стрелой влетает в дом, успевает только голову в плечи втянуть.
– У тебя здесь друзья, – заключает Даниэль.
– Да. Все здесь очень милые.
– А говорят, что люди отдалились друг от друга, – влезает Сесиль, пьющая третий бокал вина. Меткость ее замечания меня забавляет.
Поток не кончается. Все новые и новые персонажи двигаются мимо нас. Я уже успел пропустить несколько бокалов, поэтому чувствую себя свободнее. Даниэль тоже старается расслабиться. Он не очень ловко себя чувствует, когда калифорниец хлопает его по плечу, а потом по щеке.
– Дурак какой-то, – решает он, сбежав и не оценив прелести нового знакомства. – Дурак, и все, – повторяет еще раз, как будто я не услышал его замечания.
Еще в прошлом году вся эта плеяда казалась мне очаровательной. В этом году испытываю к ним сочувствие. Особенно к тем, кто называет себя постоянными посетителями. Джиму на всех на них наплевать. Ему важно, что они платят деньги за возможность побыть вместе и поделиться бреднями. Это совершенно очевидно, хотя Джим никогда публично не признается. Никто и не будет требовать от него объяснений. Он достаточно умен, умеет жить в эпоху постмодернизма.
С Сесиль завел беседу какой-то старичок, Даниэль нашел общий язык со страстным компьютерщиком, так что я пока иду закусить.
– Как тебя зовут? – спрашиваю японку, раздающую еду.
– Йоко, – смущенно признается малютка, которая, прихожу я к выводу, не такая уж чужая у Джима в доме.
– А ты скажи ему, что выучила, – провоцирует оказавшийся рядом Петер.
– Ich liebe dich [2] , – с трудом выговаривает она и накладывает мне на тарелку еду.
– Еще скажи, – не отстает от нее Петер.
– Ich will bumsen [3] , – улыбается малютка.
Это меня забавляет. Петер подмигивает мне. Йоко, олицетворенная невинность, по-прежнему улыбается мне.
– Ты?! – якобы изумленно спрашивает Петер.
Йоко кивает, однако нашу интеллектуальную перестрелку прерывает разряженная дама, и не заметить ее нельзя, так как хочет она вон то блюдо, однако без салата, а подливы чуть побольше. Йоко принимается за свою работу.
Снова оказываюсь во дворе. Заставляю себя есть, вино пью без принуждения. Оно простое и дешевое, однако и собравшиеся не лучше. Ко мне подходит Тед и пялится.
– Что скажешь? – спрашиваю его и тоже вперяю в него взгляд.
Он смотрит на меня, как теленок, и не может заговорить. Обалдевает. Не выдерживает.
– Мы с вами не встречались? – осведомляется осторожно.
– Возможно, встречались.
– Встречались… – удивленно тянет он.
– В прошлом году. У Джима.
– Так я и думал, – хлопает он себя рукой по лбу. – Так я и думал. Смотрю – знакомое лицо. Конечно, у Джима. У Джима.
И уходит своей дорогой. Не отпускает мысль: вот опять мне удалось разумно побеседовать, славно пообщаться. Запиваю эту мысль вином.
Собравшихся около ста. Курящих – меньше половины. Большинство американцы. Атмосфера накаляется. Теперь можно начинать действовать. Это знают постоянные посетители – ищут связей, возможностей, перспектив. Полька снует от одного к другому, ищет интересных людей. В прошлом году я месяц наблюдал, как она искала, но так и не нашла. Она все мечется, наверное, надеется, что найдется тот, кто за нее напишет книгу. Пока она крадется от одной группы к другой, не упускаю случая ее подразнить.
– Как приятно тебя видеть! – говорю я, не давая ей пройти в дом. – Как приятно! Как здорово! Мы так давно не виделись.
Мне приходит в голову, что в этот момент она отреклась бы от Люблинской унии, Вильнюсского края и Мицкевича, только бы не пришлось сталкиваться со мной. Ей действительно досадно, что довелось встретиться со мной в этом мире. А мне нет, мне все равно. Она стоит, загнанная в угол, и вынуждена радоваться, что спустя год мы опять встретились.
– Приятно… – интонация недвусмысленно дает понять, что я для нее – человек неинтересный.
– Как твой поддельный паспорт? – не оставляю ее в покое.
– Какой паспорт? – переспрашивает она, выпучив глаза.
– Джим сказал, что должен завернуть Мик Джаггер. У него сегодня вечером концерт в Париже.
– Когда?! – она страстно цепляется за крючок.
– После концерта. Часов в одиннадцать.
– Как хорошо, он мне так нужен. Пойду поговорю с Джимом. Извини…