Прошедший многократный раз

На бульваре Сен-Дени пожар. Все проститутки, бросив работу, любуются пламенем и смелостью пожарников. Огонь вырывается через окна. Пожарники спасают людей. Всеобщее движение и всеобщий интерес. Девушки из Сен-Дени хлопают в ладоши, когда пожарник технически безукоризненно выполняет свои обязанности – вытаскивает людей из пламени. Приятно видеть столько скопившихся в одном месте девушек. Есть куда посмотреть, однако воскресная грусть заглушает и это удовольствие.

– Явился, как договорились, – говорю открывшей двери специалистке по санскриту, у которой ногти на ногах сегодня украшены тремя литовскими цветами.

Она смотрит на меня ничего не говорящими глазами и не приглашает войти. Уже собираюсь повернуться и отправиться обратно – в Париж.

– Заходите, – говорит она мне. – Может, сумеете вырвать моему ребенку зуб. Он боится идти к врачу. А завтра уезжает в Канаду.

Вхожу. Всюду беспорядок. Она представляет мне пугливого ребенка и дает обычные клещи. Ничего не понимаю.

– Ему нужно вырвать вот этот зуб. – Она тычет пальцем в разинутый детский рот.

И не подумаю, только-только придя в дом, вытаскивать детям зубы. Конечно, если бы я был садистом, то лишь порадовался бы такому случаю, но сейчас…

– Нет, я не буду рвать, – говорю.

Разочарование в глазах у обоих. Они так надеялись.

Они питали надежду, что я вытащу с корнем здоровый зуб, который еще даже не качается. Иначе и быть не может. Оглядываюсь и улавливаю крепнущую вокруг атмосферу Твин-Пикс. Начинаю жалеть, что пришел.

– Подождите в саду, – говорит она и выставляет меня из дома.

Сижу в саду за столиком. Курю. Украшенная тремя цветами специалистка по санскриту не появляется. Не знаю, что я здесь делаю. Не знаю!

– Мой сын отдает вам свое мороженое, – говорит она таким тоном, словно я намеревался отнять у ее отпрыска жизнь.

Мне не нужна жертва. Мне ничего не нужно. Притащился сюда только затем, чтобы убить воскресенье.

– Очень жаль, но столько работы, столько работы…

Опять ничего не понимаю. Она сама вчера звонила и приглашала навестить ее. Только сейчас меня озаряет: она сумасшедшая. Она не притворяется сумасшедшей. Она настоящая сумасшедшая!!!

– Я знаю одного миллионера. Если бы мы как-нибудь приехали, он мог бы пригласить нас пообедать. Было бы славно.

Только уж не обедать. Только не обедать! Ищу предлога, чтобы скорее отсюда вырваться, так как она уже излагает, какой она гениальный литератор. Даже претендент на Нобелевскую премию восхищается ее переводами!

– У меня столько работы, столько работы, – говорю я ей и поднимаюсь.

– Как жаль, – говорит она. – Действительно очень жаль.

Один маразм вокруг меня. Какие-то бессмыслицы. Я последний дурак, последний идиот! Все еще на что-то надеюсь. Верю, что мне удастся убить этот день. Какая наивность! Какая чушь!

Можно пойти к Джиму… Представляю себе все эти морды, разговоры, и меня бросает в дрожь. Нет, только не туда! Только не туда!

В полночь раздается звонок. Марк.

– Я уже на месте, – говорит он мне.

Меня охватывает еще большая грусть. Нужно что-нибудь решить. Дальше так нельзя. Еще несколько знакомств – и мои психические предохранители не выдержат.

– Когда ты возвращаешься домой? – спрашивает он меня.

– Самым первым рейсом. Завтра, – выпаливаю я автоматически и, только сказав это, осознаю, что объявил себе приговор.

– Вот и хорошо. Нечего там делать.

Все вертится с молниеносной скоростью. Я должен торопиться, чтобы не передумать. Должен ни о чем не думать. Ни о чем!

Одежда. Книги. Записи. Чемодан. Билет. Паспорт.

В аэропорту Шарля де Голля пью последнюю каплю водки. Мой рейс. Понедельник.

Не замечаю, как оказался в самолете.

– Пристегните ремни, – требует стюардесса.

– Простите, – говорю ей, – я хотел бы выпить вина – умер мой друг.

– Только когда самолет наберет нужную высоту. Ждите.

Начинаю жалеть. Жалею, что за свою жизнь не утолил никакой жажды. Хочу назад в Париж.

Опять чего-то хочу.