Значит, полиция не сообщила вдове. Ну, естественно, зачем капитану Липскому утруждать себя? За это ведь очередное звание не присвоят. Придётся мне взять на себя печальную миссию.
– Меня зовут Людмила Лютикова, я подруга Галины Афониной. Очень вас прошу, уделите мне время. Я бы хотела поговорить с вами, задать несколько вопросов. Если можно, при личной встрече.
– Да сколько угодно! Сейчас можете приехать?
Какая-то странная у вдовы реакция, она как будто даже обрадовалась. Возможно, бедняжка в одиночестве переживает своё горе, и ей не хватает человеческого общения.
– Диктуйте адрес.
Елизавета назвала адрес и добавила:
– Обязательно приезжайте сейчас, через три часа я уйду на работу в ночную смену.
Да что же это такое творится! У работодателя нет ничего святого: гнать несчастную вдову на работу, когда тело её мужа даже не предано земле! Какое бессердечие! Вот раньше, при Советском Союзе, такого не было!
Я поймала себя на том, что в который раз за сегодня ностальгирую по прошлому. Неужели я старею? Вот так незаметно превращаюсь в брюзжащую бабку с вечной присказкой «раньше было лучше»? Я тут же отогнала от себя эту мысль. Причём тут старость, если при СССР объективно было лучше? Всё было для человека, всё во имя человека! А сегодня во главе угла стоят только деньги.
Елизавета жила на улице Ротерта. Я посмотрела карту города: это в Ярославском районе. О, нет, только не это!
Ярославский район с востока граничит с гигантским природным парком Лосиный Остров, и на этом плюсы района заканчиваются. Потому что добираться туда на общественном транспорте – задача не для слабонервных. Ближайшие станции метро расположены на расстоянии пяти-шести километров, район отрезан от остального города Ярославским шоссе с его вечными пробками. Помнится, пару лет назад я ездила в Новый драматический театр, расположенный как раз в этом месте, и прокляла всё на свете.
Но сейчас у меня не было выбора. Ехать надо, и быстро, чтобы застать Елизавету дома.
К моему удивлению, от станции метро «ВДНХ» автобус домчал меня до улицы Ротерта по специальной выделенной полосе для общественного транспорта за 37 минут. Я пялилась на часы и не верила своим глазам – 37 минут! Это фантастически мало для Москвы, особенно сейчас, в час пик. Ещё минут десять я блуждала в поисках нужного дома, пока не упёрлась в серую панельную многоэтажку.
Елизавета жила на первом этаже. Когда она открыла дверь, в нос ударил тошнотный запах, в котором перемешались ароматы детских подгузников, убежавшего молока и подвала.
Я от всего сердца посочувствовала жильцам. Если запахи детской и взрослой жизнедеятельности ещё можно выветрить из квартиры, то подвальная затхлость неистребима. Это бич всех квартир на первых этажах, уж я-то знаю! Когда-то давно я снимала «однушку» в старом доме на первом этаже, где щели между панелями в полу были шириной с мизинец. К тому, что в квартире всегда холодно, я в конце концов привыкла, но этот запах сводил меня с ума! Из подвала просачивалось сложное амбре, состоящее из протёкшей канализации, плесени и дохлых крыс. Представили? А теперь помножьте на двадцать лет – таков был возраст дома. Подвальный запах въелся мне в кожу, он преследовал меня повсюду, даже на улице, у меня на этой почве начался психоз. Чтобы сохранить рассудок, я съехала с квартиры, хотя аренда была очень дешёвой.
– Ты Люда Лютикова? – уточнила Чубарова. – Проходи.
В тесной прихожей было не развернуться. Почти всё пространство занимал громоздкий полированный шкаф, стоящий здесь, видимо, с самых первых дней. Пол был заставлен разнообразной обувью, какими-то коробками, пакетами… Расстёгивая пряжку на туфлях, я ударилась локтем о детский трёхколёсный велосипед, а головой упёрлась в дверь, ведущую в туалет.
В коридор вышел маленький мальчик с игрушечной балалайкой. Он нажимал на кнопочку, и из балалайки раздавалась пронзительная мелодия. Когда она заканчивалась, мальчик снова нажимал на кнопочку, и мелодия звучала вновь.
В глубине квартиры другой ребёнок ныл и капризничал. Женский голос сначала пытался его увещевать, но в итоге сорвался на крик:
– Да ешь же ты эту чёртову кашу!
В туалете оглушительно спустили воду. Оттуда вышла тучная пенсионерка во фланелевом халате, которая немедленно набросилась на Елизавету:
– Бумага кончилась! Просила же купить! Ну и дочери у меня! Что одна, что вторая – идиотки! Никакого толку от вас нет!
У бабки был такой противный скрипучий голос, что хотелось её придушить. Елизавета, однако, проявляла олимпийское спокойствие.
– Здравствуйте, – сказала я.
– Здрасьте, – прошипела бабка и, бросив на меня подозрительный взгляд, скрылась в комнате.
Мальчик с балалайкой в очередной раз включил свою мелодию. Каждая её нота уже отпечаталась у меня в мозгу калёным железом.
Я будто бы снова попала в сумасшедший дом. Причём, подозреваю, что в реальной психушке, где я была сегодня утром, обстановка намного спокойнее.
– Вот так и живу, – вздохнула Елизавета, – никакого просвета.
– Примите мои соболезнования, – сказала я.