Прошлое

Во время очередной утренней тренировки Римини гораздо быстрее других членов группы выполнил положенные сгибания и разгибания корпуса в положении лежа. Полежав немного на траве, он встал и прошелся по дорожке, присыпанной кирпичной пылью. Тренер, придерживавший лодыжки другому ученику, который качал пресс, внимательно следил за ним. Римини уперся одной ногой в ствол дерева и наклонил корпус, чтобы потянуть связки; затем проделал то же упражнение с другой ноги. Вроде бы все шло по плану. Неожиданно для тренера Римини, вместо того чтобы попрыгать на месте и потрясти расслабленными руками и ногами, сбрасывая напряжение, замер, чуть согнувшись; он уперся одной рукой в ствол дерева и поднял согнутую в колене ногу так, чтобы видеть подошву. Он провел пальцем по подошве — сначала вдоль, от носка к пятке, а затем поперек — и поднес палец к самым глазам; когда он наконец обернулся к товарищам по группе, на его лице сияла блаженная улыбка.

Вот уже много лет — десять, а может быть, и все пятнадцать — он не бывал на теннисном корте. И теперь из разрозненных фрагментов вдруг сложилось воспоминание о площадке, на которой он играл в последний раз: потрескавшийся цемент с проросшей через трещины тут и там колючей травой; вокруг вроде бы росли деревья — кажется, эвкалипты, — сверкала на солнце металлическая сетка, ограждавшая площадку, где-то неподалеку, не то в пруду, не то в озере, чуть слышно плескалась вода… Римини играл босиком и, гоняясь от края к краю площадки за мячиком, старался не наступать на трещины и на колючую траву. Против него играла какая-то девушка — ее лица Римини сейчас, конечно, вспомнить не мог, — играла сильно и напористо, и ему приходилось прикладывать все усилия, чтобы достойно ей противостоять. Была его неуклюжесть вызвана алкоголем или смущением от улыбки противника, Римини тоже не помнил — зато вдруг во всех деталях увидел летящий к нему мяч и вспомнил, как продумывал в этот момент хитрый и коварный удар, нанести который собирался не то детской, не то женской ракеткой, найденной в сарае среди садовых инструментов, с простенькой ручкой и изрядно потертыми струнами.

Это видение, многоцветное, яркое и эмоционально окрашенное, подействовало на Римини, как удар хлыстом, и могло спровоцировать рецидив напасти, от которой так старательно лечил его тренер. Вернуться в исходное состояние, чтобы начать все сначала, — психика Римини наверняка не вынесла бы такого напряжения. Впрочем, тренер был не настолько прост, чтобы не предусмотреть подобного эффекта от возвращения памяти к его ученику, — более того, он уже несколько дней ждал чего-то в этом роде, и теннисное откровение стало не знаком возврата Римини к прошлому, а, наоборот, символом будущего, которое тренер для него готовил. Когда-то отец Римини, чтобы добавить светлых красок к мрачному образу сына, который сам же и нарисовал, сказал тренеру: «Эх, видел бы ты его на корте. У него настоящий талант. Жаль — похоже, талант пропал безвозвратно». Тренер вспомнил об этом, когда план по спасению еще только разрабатывался; разговор запал ему в душу, и в нужный момент он извлек его из памяти, как ключик, как затвор к тому мощному орудию, которое должно было рано или поздно выстрелить. И вот момент привести оружие в действие наконец настал. «Итак, пункт пятый…» — сказал тренер. Пункт пятый знаменовал собой переход к третьей фазе — самой сложной и рискованной. На этом этапе пациент наделялся некоторой самостоятельностью; контроль постепенно ослабевал, а угрозы, соответственно, множились.