Прошлое

Ван Дам подавлен. Он нувориш, и он готов отдать, по его собственному выражению, «все золото мира» за то, чтобы никто не догадался об этом. Он платит большие деньги за легенду о своем происхождении, и вдруг — такой прокол. Ему и невдомек, что искусствоведы вынесли свой вердикт — убийственный для заказчика-псевдоаристократа — еще до того, как, собравшись все вместе, приступили к осмотру представленной на экспертизу картины. Что делать дальше с этим приобретением — Ван Дам пока не знает. В мрачном настроении он бродит по огромной квартире и вдруг швыряет «Ложное отверстие» в багажник машины, звонит наугад одной из наложниц — первой, на чей телефон натыкается в своей записной книжке, — в его состоянии совершенно невозможно соотнести эти неразличимые вьетнамские имена с лицами, телами и поведением в постели — и вызывает, якобы в качестве секретарши, сопровождать его в поездке (наскоро спланированной) на некий симпозиум производителей всякого рода протезов и искусственных тканей. (Тема — «Конец века кости: кошмар или утопия?») Вместе с очаровательной вьетнамкой он уезжает на дачу в Брно, рассчитывая на то, что два-три дня любовных оргий сумеют развеять тучи на его небосклоне. Увы, вскоре выясняется, что Ван Дам ошибся — ни о каком веселье речи нет; он мрачнеет с каждой минутой. Все пространство огромной виллы наполнено неистребимым присутствием Сальго. Ван Дам обнаруживает в сливе ванной его волосы, цепляется взглядом за свежую трещину на фарфоровой мыльнице, замечает на кухне вскрытую банку кофе и — какая мерзость! — кучку состриженных желтоватых ногтей на ковре в гостиной. Изо всех углов, изо всех дверных проемов на него смотрит ухмыляющаяся, самодовольная физиономия венгра. В какой-то момент уныние и депрессия сменяются жаждой мести. О том, как отомстить, он размышляет в ту минуту, когда в дверях гостиной появляется девушка; она замирает на пороге в картинной позе, явно скопированной с журнальных фотографий. На ней одна из шелковых пижам Ван Дама. Верхняя часть расстегнута, в разрезе виден плоский живот и грудь вплоть до сосков, чуть прикрытых лацканами, а над широченными пижамными штанами, низко сидящими, почти падающими с узких, как у мальчика-подростка, бедер, виднеются несколько верхних лобковых волосков. Обычно одного этого зрелища бывало достаточно для того, чтобы отвлечь Ван Дама от самых мрачных мыслей; на этот же раз все иначе. Он видит перед собой не девушку в пижаме и даже не саму пижаму, а маленькую красную точку рядом с нагрудным карманом. Немного воображения — и Ван Дам уже представляет себе, как одетый в его ночное белье Сальго жрет какие-нибудь консервированные помидоры, сидя перед телевизором на кухне, и с его подбородка сползает на пижаму капля томатного сока пополам со слюной. Ван Дама едва не выворачивает наизнанку. Девушка профессионально старается не замечать недоброго настроя хозяина и приближается к нему буквально на цыпочках. В этом, наверное, и состоит ее главная ошибка. «Деревенщина! Тупица! — орет на нее Ван Дам, медленно вставая с кресла. — Дерьмо азиатское! Подстилка китайская! Да тебе только рис собирать! В выгребной яме копаться!» Ей, не понимающей половины слов из тех, что произносит Ван Дам, невдомек, что эти ругательства на самом деле адресованы венгру по имени Шандор Сальго, человеку, который впервые за много лет сумел унизить отошедшего от дел преступника, а ныне уважаемого бизнесмена, владельца респектабельного и почти богоугодного бизнеса.