Прошлое

Они отправились в знакомый итальянский ресторан, где сели за привычный столик под огромным контуром Бруклинского моста, очерченным лампочками, которые то загорались, то гасли. И Римини, и его отца удивило почти полное отсутствие посетителей. Естественно, этими наблюдениями они поделились и с официантом, который обслуживал их уже много лет. Ну да, посетителей теперь, конечно, гораздо меньше, согласился он, добавив, что иного и не следовало ожидать после того, что здесь произошло на прошлой неделе. «А что произошло?» — спросил отец Римини. В этот момент за соседний столик села пара туристов-иностранцев. Официант понизил голос и, чуть наклонившись к Римини и его отцу, доверительным тоном сообщил: «У нас тут ограбление случилось. То есть чуть не случилось. Хотя уж лучше, чтобы ограбление. В общем, появляются трое — двое толстых таких и с ними женщина. А у нас — вот ведь совпадение — как раз в туалет полицейский с улицы зашел. Ну, он, значит, выскакивает, хватает пистолет и целится в них. Женщина не выдержала и, наверное, с испугу выстрелила первой. Матерь Божья! Что тут началось! Стрельба, крики. Я послал к черту ригатони с шестнадцатого столика и бросился на пол. Так и лежал, прямо здесь. Честное слово. В итоге имеем: один клиент убит, еще один ранен, у полицейского легкое ранение, один из преступников погиб, двое сбежали. Вам как обычно — две порции спагетти карбонара?»

Едва официант отошел от столика, отец, словно обрадовавшись, что снова может поговорить с сыном наедине, дружески похлопал его по руке и сказал: «Ну ладно, давай рассказывай». Да, с тех пор как Римини расстался с Софией, тональность их встреч с отцом резко изменилась. В течение долгих лет Римини, восседавший на троне своего непоколебимого семейного и душевного постоянства, снисходительно и вместе с тем заинтересованно выслушивал отца — профессионального холостяка, жизнь которого била ключом: он заводил и прекращал романы, менял женщин и дома как перчатки, ссорился с возлюбленными, добивался прощения, консультировался с адвокатами, судился, женился в Парагвае или в Мексике и время от времени неожиданно уезжал куда-нибудь подальше в очередное свадебное путешествие; кроме того, он частенько захаживал в полуподпольные частные игорные дома, где играл — «инвестировал», как он любил говорить, — в покер и то выигрывал, то проигрывал менеджерам и государственным служащим, с которыми в приступе внезапной и взаимной амнезии здоровался на следующее утро при встрече на перекрестке. Теперь же все было наоборот: Римини, без Софии, а значит, холостой, — фактор, который отец считал необходимым и достаточным для определения его гражданского статуса, — превратился в потенциального рассказчика о всякого рода похождениях. Но в этом предложении рассказать о своей жизни, с которого отец начинал теперь каждую их встречу, Римини чувствовал не только интерес, но и раздражавшую его снисходительность — отец словно бы считал себя ответственным за изменения в жизни сына или же думал, что именно благодаря ему Римини понял: жизнь может быть не только упорядоченной и спокойной, но и лихой, бесшабашной и веселой. Получалось, что сын вроде бы и не сам устраивал свою судьбу, а следовал высказанным или невысказанным советам отца — впрочем, несмотря на свое несогласие с такой картиной, Римини предпочитал не спорить и принимал правила игры. Он с удовольствием рассказывал о своей жизни, тем более что в его арсенале было немало тем, которые неизменно привлекали отца: ведение единоличного домашнего хозяйства, финансовая ситуация и многочисленные возможности, которые предоставляла ему теперь, казалось бы, будничная повседневная жизнь. Разумеется, особый интерес отца вызывали отношения Римини с Верой; обычно он выслушивал рассказы на эту тему с выражением некоторого удивления и недоверия на лице, словно подозревая, что все это сын придумывает лишь для того, чтобы скрыть свою робость в отношениях с женщинами и затянувшееся одиночество; впрочем, у отца хватало такта не пытаться выяснить истину, а Римини и не настаивал на том, чтобы тот верил каждому его слову.