Прошлое — чужая земля

Франческо раздал по третьей карте, я старался не смотреть ему на руки, хотя прекрасно понимал, что ничего необычного не увижу. Ни я, ни тем более другие. Мне снова выпала дама, толстяку — король, а Франческо — туз.

— Если хотите играть с тузами, повышайте ставку. Триста.

Толстяк с тем же выражением лица молча заплатил. Я поколебался, перебирая фишки перед собой, затем неуверенно бросил их на середину стола.

Четвертая карта. Десятка — мне, валет — толстяку, семерка — Франческо.

— Еще триста.

— Дайте подумать, — тянул я.

— Поднимаю до пятисот, — произнес толстяк своим тоном профессионала. Облизнул верхнюю губу, с трудом сдерживая радость. Со сданным втемную валетом у него уже было две пары. Мы с Франческо сыграли. Я притворился, что наложил в штаны: для «дурачка» игра становилась слишком серьезной.

Последняя карта. Мне — десятка, толстяку — валет, Франческо — дама. Он сделал вид, что разозлился, и бросил карты на стол. Было видно, что он не мог продолжать и вышел из игры, понапрасну выбросив миллион. Он даже проворчал что-то в этом духе, но толстяк его не слушал. У него был фул-хаус из трех валетов и двух королей. Толстяк уже наслаждался своим триумфом, не волнуясь больше из-за несчастных дилетантов, подвернувшихся ему за покерным столом. «Ва-банк», — объявил он и закурил сигарету. Он надеялся, что моей темной картой была десятка. Тогда у меня тоже оказался бы фул-хаус, и я стал бы торговаться дальше, давая ему возможность растерзать меня. Он и мысли не допускал, что у меня была не десятка, а последняя дама.

Я открыл карту — действительно дама. Значит, мой фул бил его фул. Он оставил свой профессиональный тон и спросил, как это, черт возьми, могло получиться.

По нашим расчетам выходило, что толстяк уже обанкротился, но мы играли еще минут сорок. Ничего особенного больше не произошло. Проектировщику удалось кое-что отыграть, а «профессионал» продул еще несколько сотен тысяч.

В конце вечера я единственный остался в выигрыше. Франческо отсчитал мне почти четыреста тысяч, проектировщик выписал чек на миллион, а толстяку на своем чеке пришлось написать «восемь миллионов двести тысяч».

Мы уходили все вместе. В дверях я заявил, что буду рад предоставить им возможность отыграться. Я сказал это, сдерживая улыбку новичка, который, выиграв кучу денег, старается быть вежливым. Толстяк молча посмотрел на меня. У него был магазин скобяных товаров. Я уверен, что в тот момент он мечтал проломить мне голову гаечным ключом.

На улице мы попрощались, и каждый пошел своей дорогой.

Четверть часа спустя мы с Франческо встретились у газетного киоска на вокзале. Я вернул ему четыреста тысяч, и мы пошли в бар у причала выпить по капуччино.

— Слышал, какие звуки издавал толстяк?

— Звуки?

— Носом. Я думал, не вынесу. Представляю, каково спать с ним в одной комнате. Он же храпит, как свинья.

— А его и правда жена бросила через полгода после свадьбы.

— Если он тебе позвонит, что будем делать?

— Согласимся. Дадим ему выиграть тысяч двести-триста, и хватит с него. Пусть спасет свою честь и катится к черту.

Мы допили капуччино, вышли на улицу к лодкам и закурили. Светало. Скоро мы пойдем домой и ляжем спать, а через несколько часов я зайду в банк, обналичу чеки, и мы разделим выигрыш пополам.

Накануне мы с Джулией серьезно поругались. Она сказала, что больше так продолжаться не может и нам лучше расстаться.

Она думала, что я пойду на попятный. Надеялась, что я скажу: нет-нет, что ты, это просто неудачный момент, мы переживем его вместе, все наладится, и т. д. и т. п.

А я взял и согласился. Может, и правда так будет лучше. Я сказал это с удрученным видом, как того требовали обстоятельства. Она расстроилась, и меня начала мучить совесть, я хотел поскорее закончить этот разговор и уйти. Она смотрела на меня, не понимая, в чем дело. Я тоже смотрел на нее, но сам был уже далеко.

Я уже давно был далеко от нее.

Она начала тихонько плакать. Я сказал какую-то банальность, чтобы сгладить неловкость и смягчить боль разрыва.

Сев наконец на велосипед и отъехав, я испытывал только одно чувство — большое облегчение.

Мне было двадцать два года, и еще несколько месяцев назад в моей жизни ничего не происходило.

Глава 3

У Эудженио Финарди есть такая песня, про парня по имени Самсон, который играет в футбол как бог. У него зеленые глаза и смуглая кожа. И лицо человека, который не ведает страха.

Вылитый Франческо Кардуччи.

Знаменитый футболист, первый нападающий университетского чемпионата, кумир девчонок. А заодно, поговаривали, и их скучающих мамаш. Он был на пару лет старше меня и числился на заочном отделении факультета философии. Но я понятия не имел, сколько экзаменов ему осталось досдать, выбрал ли он тему диплома и все такое прочее.

Я много чего не знал о нем.

До той ночи в рождественские каникулы 1988 года мы редко виделись. Несколько общих друзей, пара футбольных матчей, случайные встречи на улице.

До той ночи 1988-го мы были едва знакомы.