Прошлое — чужая земля

Потом я понял, что она всего лишь показывает мне, где припарковаться. Я оставил машину под живым навесом из вьюнка рядом со старой «ланчей», которая, судя по виду, прозябала там черт знает сколько времени. Там же стояла темная малолитражка. «Машина Марии», — подумал я. Пересекая пространство между навесом и портиком, я двигался как в тумане. Капли дождя били меня по спине.

Она поздоровалась, пригласила меня в дом и, пока я отвечал на приветствие, направилась к двери. Внутри царил подчеркнуто безупречный порядок, пахло ароматным чистящим средством.

На кухне мы выпили по стакану сока. Из нашего разговора я запомнил только одно: прислуга приходит к обеду — по утрам Мария любит побыть одна. Значит, я должен уйти чуть раньше обеда.

Еще на кухне она приникла своим ртом к моему. У нее был твердый, мясистый и сухой язык. Я почувствовал запах духов, которыми она обрызгала шею за несколько минут до моего прихода. Слишком обильно. И духи слишком сладкие.

Я не помню, как мы оказались в спальне, — разумеется, не супружеской. Возможно, гостевой. Или в комнате для тайных свиданий. Чистой, прибранной, с двумя сдвинутыми кроватями, мебелью из светлого дерева и выходящим в сад окном, из которого открывался вид на две пальмы и загородку.

В доме стояла абсолютная тишина, только стук дождя доносился с улицы. Ни машин, ни людей. Ничего. Только дождь.

У Марии было худощавое мускулистое тело — результат многочасовых трудов в спортзале. Аэробика, бодибилдинг и черт знает что еще.

Но, когда я лежал на спине, а она двигалась на мне, я увидел ее отвисшую грудь. Я с фотографической точностью запомнил этот образ — состарившаяся грудь на атлетическом теле.

Неизгладимо печальный образ.

Пока она со знанием дела двигалась, прижавшись к моему телу, меня обдавало приторным запахом ее духов и еще какими-то ароматами, не такими искусственными, но не менее чужими. Я отвечал на ее движения, как будто выполнял упражнение по физкультуре.

Когда мы приблизились к кульминации, она сказала мне: «Любовь моя». Один раз. Потом еще. И еще.

Много раз, все быстрей и быстрей. Как в детской игре, когда одно и то же слово повторяют до тех пор, пока в мозгу не произойдет короткое замыкание и слово не утратит всякий смысл.

«Любовь моя».

Потом мне захотелось закурить. Но я воздержался. Она не выносила табачного дыма. Тогда я остался лежать на спине, голый, а она говорила. Тоже голая, тоже растянувшаяся на спине. Время от времени она проводила рукой у себя между ног, как будто намыливала себя невидимым куском мыла.

Она говорила, а я смотрел в потолок, продолжал идти дождь, и время как будто остановилось.

Я совершенно не помню, как оделся, как мы спустились в гостиную, как договорились о следующей встрече и попрощались. Некоторые воспоминания того утра четко отпечатались в моем сознании, другие — пропали мгновенно и навсегда.

Когда я уходил, дождь все еще лил.

Глава 14

До того июньского вторника мои воспоминания выстраивались в нормальном хронологическом порядке. После него мою жизнь подчинил себе фантастический скачущий ритм, а события начали развиваться с бешеной скоростью. Я помню отдельные сцены, некоторые в цвете, другие черно-белые, часто расплывчатые, как во сне, иногда чересчур шумные и не синхронизированные по звуку.

Я могу воспринимать эти кадры только извне, как зритель.

В последующие годы я не раз пытался мысленно вернуться к тому, что пережил в те дни. Мне хотелось взглянуть на происшедшее с той же точки зрения, с которой я рассматривал его тогда, но это мне так и не удалось.

Даже сейчас, когда я пишу эти строки, снова и снова стараясь оживить свое тогдашнее видение, стоит мне чуть-чуть к нему приблизиться, чья-то невидимая рука отбрасывает меня прочь, я теряю равновесие и падаю. И снова оказываюсь всего лишь зрителем. На сцену, где разворачиваются события, я всегда смотрю по-разному, иногда издалека, иногда, напротив, лицом к лицу. А бывает, — и это меня пугает, — свысока.

Но всегда из зрительного зала.

Я часто ездил к Марии. Почти всегда по утрам, несколько раз поздно вечером. Ее дом всегда встречал меня тишиной и чистотой. Когда я от нее уходил, на меня накатывала тошнота, и, чтобы прогнать ее, я обещал себе никогда сюда не возвращаться.

А через несколько дней снова звонил ей.

Я не помню ни одного разговора с родителями. Я старался поменьше видеться с ними, а при встречах избегал смотреть им в глаза.

Возвращался домой под утро, спал допоздна. Ходил на море, ездил к Марии или просто катался на машине за город, включив кондиционер и музыку на полную громкость. Возвращался во второй половине дня, принимал душ, переодевался и снова уходил.

У меня сохранилось много воспоминаний об игре в покер — до и после нашего путешествия в Испанию.

Партии в комнатах с кондиционированным воздухом или насквозь прокуренных, партии на террасах и в садах приморских вилл. Однажды мы играли на лодке.

И один раз в закрытом заведении. Игорном доме, проще говоря. Этой партии я не забуду никогда.