Прошлое и будущее

С Левоном Сеяном я познакомился в одно из моих выступлений в «Карнеги — холле» за несколько недель до своей женитьбы в Лас — Вегасе. Мы собирались отправиться в турне по штату Мэн, но даже для нашего немногочисленного оборудования необходима была машина. Анри Бирс, мой марсельский пианист, в один прекрасный день явился ко мне в компании молодого человека, говорившего с ярко выраженным южным акцентом, и представил его так: «Он армянин, и у него большая машина». «Сначала посмотрим на машину, — ответил я, — поскольку тот факт, что он армянин, ничего в деле не меняет». Автомобиль с откидным верхом цвета клубники со сливками прекрасно нам подходил. Что касается моего армянина, он оказался живым, симпатичным, забавным, сообразительным и ловким, и я, не раздумывая, принял его, тем более что он умел делать кучу полезных вещей и выполнял их безо всякого недовольства, быстро и хорошо, не выпрашивая денег. Мы работаем вместе вот уже тридцать лет. Он, пятнадцать лет проживший в Соединенных Штатах, последовал за мной во Францию, затем в Швейцарию, выполняя многочисленные функции — заведующего постановочной частью, звуковика, секретаря, шофера. Он научился разбираться в тонкостях многих театральных профессий как во Франции, так и в Соединенных Штатах. Кстати, он был и на моей свадьбе в Лас — Вегасе. Позже Улла и Аида посоветовали поручить ему ведение всех моих дел. Женщины обладают чутьем, которого нет у нас, мужчин, и я ни на миг не пожалел о том, что последовал их совету. И еще это был первый случай, когда я работал с армянином, но, повторюсь, тот факт, что кто-то является армянином или другом детства, еще ничего не значит, потому что в первую очередь ценятся талант и профессионализм.

Сирота

В 1966 году я снял небольшую квартирку в Нью — Йорке, где мне предстояло выступать. Находилась она на пятом этаже без лифта, в нескольких шагах от Вашингтон — сквер, в районе Виллидж на Уэверли — плэйс. Я обставил ее самым необходимым, но особенно много хлопот грузчикам доставило пианино. Все это было мило, очень богемно, хотя и без музыки Верди, но зато сопровождалось нелегкими подъемами и спусками с багажом в руках до и после каждого турне. В такие моменты начинаешь понимать все достоинства отеля — в нем есть носильщики и, что самое главное, лифты. Я быстро затосковал по привычному комфорту. Несколько месяцев спустя мы с Уллой с облегчением переселились в хороший отель. Прощайте, Мими и Родольф, прощай, богемная, неустроенная жизнь Монмартра! Здравствуйте, Шарль и Улла, вас приветствует американский комфорт! «Оставим ньюйоркцам удовольствие поиграть в жителей Монмартра. А мы уж, как хамелеоны, лучше влезем в шкуру американцев», — сказал я себе.

Генри Колдгрен, мой представитель в США, всегда умудрялся устроить так, чтобы все доставалось мне как можно дешевле, если не даром. Он нашел в верхней части Нью — Йорка еврейское кабаре, с художественным руководителем которого был знаком. Мне не пришлось потратить ни единого су на аренду зала, и я имел возможность бесплатно проводить там репетиции вместе со своими музыкантами.

О кончине матери я узнал в Нью — Йорке. Это случилось в Москве, откуда она возвращалась в Париж, перед самой посадкой в самолет. Одной армянской женщине, которая должна была лететь тем же рейсом, удалось организовать все необходимое для хранения тела и связаться с моей сестрой, которая в свою очередь позвонила Колдгрену. Он и сообщил мне о несчастье с большим тактом. Этот человек, чрезвычайно строго соблюдавший национальные традиции, не позволивший мне работать на Йом Кипур [58]в тот день, когда мюзикл «Скрипач на крыше» шел по всему городу без остановки, дома проводивший время в молитвах, не выходя ни под каким предлогом, так вот этот необыкновенный Генри пришел поддержать меня и занялся поисками билета в Париж и обратно.

Я был убит горем. Меня мучили угрызения совести и мысли о том, что я мог бы уделять немного больше времени маме, но слишком был занят своей карьерой. Я не знал, что делать. Я был так далек ото всего! Аида и Жорж, арендовав самолет компании «Эр Франс», улетели в Москву, чтобы организовать возвращение тела во Францию. Невозможно было найти гроб, никто не соглашался помочь им. Один дальний родственник, о котором мы с Аидой никогда прежде не слышали, рискуя попасть в тюрьму, нашел гроб и, что было еще большим преступлением, крест. Наконец, преодолев миллион трудностей, они вернулись как раз к моему приезду. «The show must go on» [59] , —повторял я всю дорогу. И вдруг вспомнил о том, как на следующий день после похорон дедушки мама отправила нас с Аидой в кино. «Но ведь мы в трауре». «Посещение кино — это часть вашей профессии!» — возразила она.