В лицо Олесе ударил запах ментола, за которым угадывались нотки никотина. Она поморщилась и, собрав все силы, оттолкнула Кира от себя. Гримаса отвращения, исказившая ее миловидные черты, еще больше раззадорила опера, и он расплылся в самодовольной улыбке.
— Че ты ломаешься, как целка, ей-богу? — откровенно насмехался он. — Первый раз, что ли? Или ты теперь верная давалка, даешь только своему уголовнику? А с другими ни-ни?
— Кир, уходи! — голос Олеси сорвался, когда она соврала: — Сейчас Настя придет со школы!
— Ну, ты ж теперь одна? — Кир обороты все же сбавил. — Разве нет? Может, перепихнемся по старой дружбе? Как ты теперь без мужика?
— Кир, уходи! Сейчас придет Настя! Я не хочу, чтобы она тебя видела здесь! — роняла тяжело дающиеся слова Олеся, глядя в пол. Видеть наглые, упивавшиеся властью глаза Кира было невыносимо. И еще ей не хватало воздуха, на горле до сих пор ощущался цепкий хват его пальцев. — Она может испугаться. Такая сцена не для ребенка. Пожалуйста!
Кир сердито сопел, но больше не приближался. Олесе безумно хотелось кинуться к двери, распахнуть ее нараспашку, но она не двигалась с места. Ей казалось, сделай она малейшее движение, как и Кир продолжит свои приставания.
— Мамаша, бл**ь, — фыркнув, наконец прервал затянувшееся молчание опер, и Олеся с облегчением увидела, как его покрытые пылью ботинки двинулись в сторону входной двери. Она все также не поднимала глаз. У порога его ноги задержались, и злой, раздраженный голос твердо пообещал: — Еще увидимся.
Едва ли не пинком открыв дверь, он ушел, оставив после себя распахнутую дверь и запах, запах опасности — ментол и сигареты, навсегда оставшиеся в памяти как ассоциация с ним.
Олеся знала, Кир слов на ветер не бросает, и раз сказал «еще увидимся», значит, так оно и будет. И снова начнутся грязные домогательства и подлые пакости. Отчетливо и пронзительно в эту минуту осознала Олеся свое одиночество и беззащитность, неодолимую потребность увидеть, услышать, почувствовать рядом Женю. Но его не было, как и не было уверенности, что он вообще помнит о ней… Это злое, таящее в себе опасность «еще увидимся» звучало в ушах весь оставшийся вечер.
Кир не соврал. Они встретились даже раньше, чем предполагала Олеся. Причем, она сама искала этой встречи.
Утром, с порога, ее тут же вызвала к себе начальница.
— Таюрских, тут тобой вчера из полиции интересовались, — сообщила та и после многозначительной паузы продолжила: — Спрашивали, давно ли ты тут работаешь, какая у тебя репутация…
На этих словах Олеся ощутила, как внутри все холодеет. Неужели он все рассказал про нее?! И ей снова жить с этим клеймом?!
— Ты мне скажи, почему ко мне менты по твою душу шастают? — нахмурилась начальница. — У тебя, что, проблемы с полицией?
— Нет, — тихо отозвалась Олеся. — Никаких проблем.
— Тогда мне неясно, чем вызван такой интерес, — женщина помолчала и вдруг ее осенило: — Или это ухажер твой?
— Да вы что! — опешила девушка и подумала: — Не дай бог!
— А кто тебя знает? Ты, вообще, странно себя ведешь в последнее время! — развела руками начальница. — Ты и уволиться собиралась из-за того, что тебе приходится ментовку посещать! Как-то странно все это…
Олеся предпочла отмолчаться.
Остаток рабочего дня, оглушенная, она отработала как в трансе, понимая, что рано или поздно Кир, не получив желаемого — Женю на блюдечке, — устроит ей «сладкую» жизнь. Только необходимость держаться ради дочери держала ее на плаву, не давая утонуть в тревожных мыслях. У нее даже пропал аппетит от постоянного ожидания: «Что же дальше?».
На счастье, сегодня писем в полицию не пришло, а значит, и лишний раз встречаться с Киром ей не придется. У Насти день был без дополнительных занятий, и, закончив разноску корреспонденции, Олеся сразу направилась в школу.
— Мам, а к нам сегодня приходил тот дядя, который полицейский, помнишь? — огорошила ее Настя, когда они вышли из школьных ворот. — Который домой к нам приходил. Ну, там, дома, помнишь?
Олеся резко остановилась.
— Куда приходил?! Прямо в класс?! — в крайнем волнении уставилась она на дочь. Как такое могло быть?! Как ему разрешили допрашивать ребенка без ее участия?!
— Нет, я на большой перемене пошла в буфет купить сок и встретила его в коридоре, — ответила девочка.
Олеся усилием воли взяла себя в руки. На место смятению поднималась злость. Какое он имеет право приближаться к ее дочери?!
— Ты с ним разговаривала?
Настя кивнула.
— О чем?
— Он спросил, знаю ли я, где Женя.
— А ты?
— Я сказала, что не знаю, — пожала плечами девочка, а затем бесхитростно, но с капелькой тревоги спросила: — Мам, а почему он спрашивал про Женю? С Женей что-то случилось?
— Нет! Конечно, нет! — слишком поспешно ответила Олеся, потом помолчала и, опустившись перед дочерью на корточки, заглянула ей в глаза. — Настя, я тебя прошу, никогда больше не разговаривай с этим человеком. Никогда. И вообще не разговаривай с чужими.
— Он плохой, да?
— Настюш, просто не нужно с ним разговаривать, — она постаралась свернуть данную тему, а внутри уже кипела злость.