Прошлое с нами (Книга первая)

Люди занимались работами второй очереди: удаляли с орудий грязь, рыли подсошниковые борозды, трассировали ровики. Те, кому полагалось, готовили ночное освещение. К буссоли подошел Безуглый. — Следы от гусениц замаскированы... что там горит?.. Видно, бомбили... пулеметные очереди... слышите?..— и умолк.

«Юнкерсы» во второй половине дня не появлялись со стороны Малина. Дым, зарево. Может быть, пожар? На позиции тишина. Из села доносилось пение петухов, мычали коровы — звуки, которые оглашают сельские окрестности тихим летним вечером.

Вдали, по-видимому, за железной дорогой — дым, стрельба. Обозники, я слышал во время последней бомбежки, говорили, будто в Малине был довольно большой гарнизон. Значит, есть стрельбище. Что же удивительного? Учебные стрельбы.

Позади буссоли остановился ЗИС с кухней. Ужин готов. Старшина озабочен, продовольствие на исходе, он собирается ехать в село. Нельзя ли оставить кухню в кустарнике до возвращения ЗИСа?

— Политов, вам уже говорилось: не являться без предварительного разрешения,— вмешался в разговор Безуглый,— демаскируете позиции.

— Товарищ младший лейтенант, через час я вернусь.

— После ужина увозите кухню.

— Раздача пищи, почитай, займет полчаса... Время к вечеру и бояться чего, в тылу-то?

— Есть порядок, товарищ старшина,— возразил Безуглый,— на фронте обязательный так же, как в тылу.

Порешили, что расчеты укатят кухню на руках. Скотный двор, где укрылось отделение тяги и хозяйственное отделение, не так уже далеко. Старшина уехал.

Спокойно, без спешки орудийные расчеты заканчивали работу. Телефонист запросил у командира батареи разрешение на ужин.

Алел на западе небосвод. С луга тянуло сыростью. Стрельба за железной дорогой не затихала.

Я осмотрел орудия и вернулся к буссоли. Телефонист выбрасывал из ровика влажный грунт, другой — прижав к щеке трубку, ел суп из котелка.

— Товарищ лейтенант, с НП передают, огневые взводы... по местам,— воскликнул телефонист. Ложка звякнула в пустом котелке.

Странно. С начала ужина прошло всего несколько минут.

— По местам!

Люди возвращались к орудиям, на ходу выбрасывали из котелков остатки пищи.

— По пехоте...— телефонист передавал поступающие с НП команды,— основное направление... левее один пятьдесят... прицел... сто девяносто, батареей... один снаряд... огонь!

Стрелять в собственном тылу?! Направление, дальность. Снаряды должны лечь за железной дорогой в районе, который огневые взводы прошли два-три часа назад. С командой «огонь» торопиться не следует. Вероятно, младший лейтенант Варавин решил потренировать расчеты. В тылу отвыкли от службы.

Огневая позиция замерла в ожидании. Нужно запросить. Старший на батарее сохраняет за собой право обращаться к стреляющему лично и через телефонистов, если возникают сомнения. Я не уверен, по-видимому, тут недоразумение. В плоскости стрельбы беженцы, сотни повозок.

— Товарищ лейтенант,— телефонист выглянул из ровика,— передают для старшего на батарее... выполняйте команды... немедленно... тысяча чертей!

Неизменно тверд воинский порядок на ОП. Телефонисту строжайшим образом запрещено изменять или опускать слова и даже интонации в выражениях, когда стреляющий обращается к старшему на батарее. Чего только не доносят телефонные провода с НП! Два корреспондента — стреляющий и старший на батарее — в разном положении и мыслят соответственно. Первый — на переднем крае, прижат к земле, может статься, автоматчики строчат со всех сторон, другой — в 8 километрах и не ведает причин, заставляющих стреляющего торопить огневые взводы.

— Огонь!

Орудия окутались синим дымом. Запах пороха.

— ...прицел меньше восемь... четыре снаряда,— выкрикивал из ровика телефонист,— батареей четыре снаряда... беглый... огонь!

Поднятые стволы откатываются, дым ползет, стелется по низу, сверкает пламя.

— Огонь!

Стреляющий не останавливался, не вводил корректур. Доказательство того, что снаряды ложатся у цели. Что же случилось?

— Правее ноль десять,— и та же цифра в конце,— четыре снаряда...

Стучат затворы, ударялись стреляные гильзы со звоном одна о другую. Метались в дыму люди... Тридцать два... сорок восемь... шестьдесят четыре... Орудия уже произвели свыше ста выстрелов. — Огонь!

Темп повышался, стреляющий торопил. Дым у орудий не уходил. Заросли замедляли движение воздуха. Ухудшалась видимость. И вдруг потянуло к речке, как в трубу.

— Огонь!

После каждой очереди на мгновение наступало затишье. Замковый сообщал длину отката. Слышался голос заряжающего, слова наводчиков, обращенные к командирам орудий.

— Огонь!

Происходило что-то чрезвычайное. И недалеко, в 7—8 километрах. За железнодорожной линией. По-видимому, прорвался в тыл противник. Откуда? На марше неспроста командир батареи торопил огневые взводы.

— Огонь!

Наблюдая за орудийным расчетом, я вел записи, всякий раз после двух-трех выстрелов проверял наводку одного орудия, другого. Впереди повисло серое облако разрыва. Бризантный снаряд. Отделился дымчато-розовый шлейф, стремительно раскручиваясь по спирали. В нашей артиллерии бризантных снарядов не было.

— Огонь!