Прошлое с нами (Книга вторая)

Да, война идет своим чередом, а служба — своим. Всякий начальник обязан решительно пресекать нарушения дисциплины, тем более командир батареи, тем более со стороны командиров взводов, его непосредственных помощников. И не только из соображений собственного авторитета. В подчинении командиров взводов — люди. Как истолкуют орудийные номера, командиры орудий мой проступок? Без всякой необходимости с точки зрения интересов подразделения старший на батарее едва не сделался мишенью немецких автоматчиков. Возможно, еще хуже. Своей беспечностью командир навлекал немецкую кару на мирных жителей, людей неповинных, если бы пришлось отстреливаться. Мое опоздание при тех обстоятельствах, в которых находилась 6-я батарея, выходит за рамки дисциплинарного проступка, его следует толковать как уклонение от службы на поле боя. Я скомпрометировал себя перед начальниками так же, как и в глазах орудийных номеров, несущих службу у орудий. Меня ждет наказание, возможно, даже военный суд...

Что же делать? Предаваться унынию и приниженно ждать судебного разбирательства? Нет! Я виновен... бесспорно... знаю, в чем... обязан чистосердечно признать это и доказать мою решимость нести службу лучше, чем прежде. Восстановить доверие никто не препятствует. А Васильев? Говорить с ним я не хочу. Мы оба знаем — это запрещено уставом. И в сговоре нет надобности. Васильев имеет свое мнение, и он отвечает сам за себя. С этим решением я вернулся к буссоли.

Васильев невозмутимо подавал команды, выговаривая командирам орудий. На позициях необходимо поддерживать воинский порядок.

До чего уж просто — подвозить боеприпасы. Но и тут существуют свои правила. Во время ведения огня артснабженец не имеет права появляться на позициях, демаскировать их. Расчеты не начнут разгрузку, пока не подана команда «Стой!». Артснабженец должен ждать, укрывшись поблизости.

Но и другие батареи нуждаются в снарядах. Ждать сколько? Артснабженец с ходу подкатил к орудиям, и расчеты — имеют возможность или нет — должны начинать разгрузку.

6-я батарея ведет огонь. Поодаль — две машины взвода боепитания. Васильев выслал их за пределы ОП. Артиллерийский техник, старший колонны, уговаривает шоферов маскировать машины. Требовал Васильев.

— Товарищ лейтенант... выделите людей... для разгрузки, — встретил меня техник.

Я не мог помочь ему. Наступит перерыв, расчеты освободятся. Когда? Кто знает. Требование Васильева справедливо.

— Я получу нагоняй... разгружайте... нужно ехать, а нас заставляют таскать ветки...

Прошло минут десять. Артиллерийский техник порывался связаться с НП. Недоставало еще сгрузить снаряды на дороге и таскать потом к орудиям.

Телефонист принял команду «Стой!». Машины боепитания двинулись на позицию. Васильев вернул их обратно. Пока он старший, никто не имеет права появляться у орудий без его разрешения. Техник должен знать порядок!

— Ждут, видите ли... и он самовольничает, — разгневался Васильев. — Бросайте снаряды, где угодно... я вас проучу!

Наконец, разгрузка началась. Я попросил командира батареи к телефону. Взял трубку Смольков.

— Он у командира дивизиона, — говорил Смольков. — Передаю обстановку... подразделения десятого стрелкового полка отошли на рубеж гомельская дорога... южная окраина хутора Полуботки. Пехота держится кое-как, с наступлением темноты начнет оборудование позиции... сейчас нельзя, минометы гвоздят беспрерывно... шестая батарея поддерживает второй батальон... он, наконец, собрался, пришел в чувство. Командир батальона после ночной передряги спит в ровике Варавина... Связь с ним надежная. Недалеко и командир десятого СП, на пункте командира дивизиона. Правда, Боевой устав пехоты рекомендует наоборот, но дело не в букве... положение, во всяком случае, лучше, чем вчера... А вы? Что случилось в Полуботках? Телефонисты тут говорят...

Не хотелось отвечать на вопрос, заданный в таком тоне. Я сказал Смолькову о складах и недоразумении, возникшем на ОП. Иногда случались раздоры. Артснабженцы обслуживают боевые подразделения и обязаны приспосабливаться к режиму, который установлен на позициях.

— Я доложу, — ответил в конце Смольков, — всего хорошего.

Во второй половине дня начал накрапывать дождь. Команда «По местам!» держит людей у орудий.

— Расчетам разрешается отдыхать, — передал с НП телефонист.

На поляне душно. Мелкий теплый дождик клонил ко сну. Ближняя стрелявшая батарея умолкла. Установилась тишина.

Вернулся со складов Смолин. Я прилег под орешником и уснул. Срывались с листьев капли, стучали по палатке. Одежда отсырела.

16 часов. Дождь перестал. Выглянуло солнце, лучи пронизывают оголенные мокрые стебли орешника.

— Ничего нового, — встретил меня Васильев. — Расчеты отдыхали. С пятнадцати часов закончил третью стрельбу... Приходил начальник химслужбы. Командир батареи приказал выделить ему людей для работы на складах. Я отправил старшего сержанта Смолина... Ваш обед у телефонистов. Командир батареи приказал доложить к восемнадцати ноль состояние материальной части и стрелкового оружия.