Прошлое в настоящем

Немцы уже не могли нигде достать продуктов. Кур и гусей переловили в первые дни оккупации, а картошку крестьяне попрятали. Невесело стало фашистам в русском селе. Как-то ночью они ушли, спалив почти все хаты.

И вот утром пришли наши. Сколько было радости в селе. Идешь по земле, встретил знакомого и тому рад, а здесь освободители пришли! Бабы сразу к Шкарину, хотели его, подлеца, на вилах поднять. Пришли к дому, а там военные, из прокуратуры, видно, кто-то раньше нашим сказал о нем. Пришли, а военные не дают, говорят, советский суд судить его будет. О Прохорове в то время никто не вспоминал. До последнего времени никто не рассказывал о его выходках.

Через несколько дней судили Шкарина, приговорили к высшей мере, но нашлись сердобольные помощнички из другой деревни, где он никого не трогал, и написали письмо с просьбой о помиловании. Мол, так итак, до войны директором был, учительствовал, детишек наших учил. И помиловали. Дали пятнадцать лет.

Выполняя задание по ликвидации банд, в которых были людишки, подобные Шкарину, я всего три километра не доехал дородного села. Всего три километра! А жаль!..

МЕХА МЕНЯЮТ ЦВЕТ

Жизнь улыбалась Тунису. Был он еще сравнительно молод, ему только минуло тридцать. Он пользовался успехом не только у деловых людей, но и у женщин. Этому успеху сопутствовала солидная материальная база. Он был квалифицированным скорняком, но скорняком, не оставлявшим своих анкетных данных в анналах отдела кадров какого-либо государственного или кооперативного учреждения или фабрики. Тунис был кустарем-одиночкой, избегавшим, однако, общения с фининспекторами. Труд его был засекречен не только от финансовых органов, но и от соседей и даже от родственников.

В его мастерской, расположенной в подвале, стояло нехитрое оборудование: бутылки с красителями разных цветов, инструменты. Это была маленькая фабрика искусственного меха. Здесь кролики превращались в леопардов, а шкуры обыкновенных дворняжек — в куничий воротник. Подделки были неотразимы, и покупатели диву давались необыкновенной дешевизне мехов всех сортов.

Доходы Туниса росли изо дня в день. Рос и его профессиональный авторитет. Человеком он был непьющим и некурящим. Лишь слабость к женскому полу толкала его подчас на значительные денежные издержки.

Тунис познакомился случайно с девушкой, оставившей в его жизни неизгладимый след. Высокая и статная, белокурая красавица Котляровская очаровала даже видавшего виды Туниса.

«Вот это девушка!» — думал Тунис и, пустив в ход свое обаяние и красноречие, убедил ее провести с ним вечер в театре, а потом поужинать где-нибудь в ресторане. После недолгого колебания девушка согласилась. Ей понравился этот интересный, веселый и остроумный человек.

«В этом ничего плохого нет, — подумала она, — почему бы и не сходить с ним в театр?»

Простая работница фабрики, помогавшая старушке матери, она не могла часто посещать театры. Договорившись о месте встречи, Тунис побежал в сберегательную кассу. И вот выбритый и надушенный дорогими духами, в великолепном костюме Тунис встретил свою новую знакомую.

События разворачивались так, как и хотел Тунис. Театр, ужин в ресторане. Роль влюбленного Тунис выдерживал идеально. Он не позволял себе ничего лишнего, и лишь прощаясь с девушкой у ее дома, к которому они после ужина подъехали на такси, поцеловал ей руку.

— До послезавтра, да? — спросил Тунис.

Она молча кивнула головой.

— Смотри, берегись, — говорила подруга Котляровской, когда та рассказала ей о встрече с Тунисом. — Сначала он поводит тебя по театрам и ресторанам, а потом, смотри, горько плакать будешь!

Но Котляровская лишь смеялась и шутила:

— Это тебя просто завидки берут!

Слишком сильным было впечатление от вечера, проведенного с Тунисом, чтобы Котляровская отказалась от дальнейших встреч. Жизнь шла чередом. Днем работала, вечером встречи с Тунисом. И случилось то, что и должно было случиться. В один душный предгрозовой вечер Тунис зашел к ней с букетом цветов и с вином.

— Сегодня день моего рождения, и мы должны с вами его отпраздновать! — весело сказал Тунис и стал высыпать на стол многочисленные свертки.

«Какой он хороший!» — думала Котляровская.

— Что же вы не сказали, что сегодня ваш день рождения? Я бы подарок приготовила!

— Пустяки, — сказал Тунис, — вы — самый лучший для меня подарок. Быть вместе с вами — это все, что мне нужно для полного счастья. — И он поцеловал ей руку.

Шутя и смеясь, сели они ужинать. Тунис чокался с ней и пил за свое здоровье и за здоровье любимой. И так бокал за бокалом. За папу, за маму. В полном изнеможении, не соображая, что она делает, Котляровская опустила голову на плечо Туниса. Он обнял ее.

Одержав очередную победу, Тунис исчез. Он предусмотрительно не назвал Котляровской своей фамилии и адреса. Мать-одиночка, испытавшая горе и раскаяние, упреки подруг и осуждающие взгляды пожилых матерей, Котляровская отдавала все силы воспитанию сына. Борис выделялся из окружающих ребят своими знаниями и замкнутостью. Грусть его бросалась всем в глаза.