Прошлое в настоящем

Михаил Ликвинадзе был самым опытным из всей компании. Еще до войны он сел за убийство и не выходил из тюрьмы после этого лет двадцать, так как в лагере он снова убил человека, и ему добавили десять лет. Лишь перед самым знакомством с Кухалейшвили вышел он на свободу.

По утрам, когда соседей не было дома, Ликвинадзе делал на кухне свою нехитрую отмычку. Но вот все приготовления были закончены. Тридцатого декабря они сели в такси и поехали в институт. Занятия уже кончились, и последние студенты кучами высыпали из двери, радостные в предчувствии праздника.

Поднявшись на третий этаж, Кухалейшвили и Ликвинадзе стали внимательно наблюдать за лабораторией. Но занятия задерживались, и за дверью был слышен размеренный голос профессора.

— Сегодня нельзя, — сказал Ликвинадзе. — Подождем. Завтра профессор куда-нибудь уйдет. Не будет же он в праздник гигиеной заниматься.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Кухалейшвили. И они поехали в Банный переулок.

Спать никто не хотел, и они, раскрыв очередную посылку заботливых родственников, принялись за уничтожение 80-градусной чачи и сухого домашнего вина.

— Ты не робей, — сказал Ликвинадзе, — мы это дело в два счета обделаем. Здесь все ясно, что дело темное, — скаламбурил он.

Спать легли уже утром, а проснулись, когда был на исходе короткий праздничный день.

Время до вечера тянулось медленно. Разговаривать не хотелось, и они, сидя у окна, курили. Потом Ликвинадзе вынул из ящика буфета отвертку и отмычку и, спрятав в карман, сказал:

— Пора, нужно идти.

Они вышли на улицу. Шел мелкий снег. Все спешили к праздничным столам. Некоторые еще несли елки, купив их в последний момент где-нибудь у привокзальных спекулянтов.

— Я, пожалуй, на телеграф заеду, перевод посмотрю, — сказал Кухалейшвили. — А ты поезжай, я минут через пятнадцать приеду.

— Ну-ну, — снисходительно улыбнулся Ликвинадзе. И презрительно посмотрел вслед товарищу.

Он, как и обещал Кухалейшвили, постоял минут пятнадцать у подъезда, потом щелчком швырнув в сторону сигарету, решительно направился к двери. Поднялся на второй этаж и стал наблюдать за лабораторией. Вдруг послышались шаги. Ликвинадзе быстро прошел в другой конец коридора и спустился по лестнице. У дверей второго этажа он прислушался. Никого не было. Он бесшумно, на цыпочках, подошел к двери и потянул за ручку. Но дверь была заперта. Тогда Ликвинадзе достал отмычку и открыл наружную дверь. Войдя в лабораторию, он снова захлопнул замок и направился к кабинету.

Минут через пятнадцать к институту подъехал и Кухалейшвили. Ликвинадзе зря заподозрил его в трусости. Он ездил на телеграф, чтобы на всякий случай получить деньги и, если у них в институте ничего не выгорит, быстро уехать. Немного постояв, осмотревшись, он тоже поднялся наверх. Но дверь лаборатории оказалась закрытой. Тогда он достал ключ от своей двери и попытался им открыть английский замок. Но он так резко нажал на ключ, что тот лопнул. Делать было нечего. Он спустился вниз и стал ждать на другой стороне улицы, что будет дальше.

Войдя в кабинет, Ликвинадзе кинулся к столу и стал открывать ящики. Но вдруг дверь отворилась, и в кабинет вошел профессор.

— Вы что здесь делаете, негодяй! — крикнул он.

Ликвинадзе резко повернулся:

— Молчи, отправлю на тот свет.

Профессор кинулся на преступника. Ликвинадзе выхватил из кармана отвертку. Удар в висок, и профессор глухо сполз на ковер.

Убедившись, что профессор не дышит, Ликвинадзе снова метнулся к столу. В одном из ящиков он нашел деньги и облигации. Он вытряхнул из лежащего на столе портфеля все, что в нем было, и впихнул в него облигации. Все они в портфель не влезли. Тогда Ликвинадзе положил пачку под ремень брюк, а деньги и остальные облигации рассовал по карманам. В других ящиках ничего, кроме бумаг, не было, и Ликвинадзе открыл дверь в коридор. Он отчетливо услышал наверху чьи-то шаги. Облигации, лежавшие под ремнем, выпали на пол, но он даже не стал собирать их, а побежал вниз.

Неподалеку от подъезда его ждал Кухалейшвили. Увидев Ликвинадзе, он пошел вслед за ним. Потом они вышли на магистраль и поймали такси.

Ликвинадзе пребывал в хорошем расположении духа. Наконец-то он сорвал банк, о котором мечтал всю жизнь. Когда они вошли в комнату Кухалейшвили, он дрожащими руками вытряхнул на стол облигации. Вместе с облигациями выпали золотые вещи, которые он в кабинете даже не заметил. Глаза ею горели.

— Ты посмотри, сколько здесь! — воскликнул Ликвинадзе и начал делить облигации на три части.

Вскоре приехал Одинцов.

Кухалейшвили и Одинцов получили по сорок тысяч, а остальные облигации, деньги и золотые вещи получил Ликвинадзе.

Разделив добычу, Ликвинадзе как бы невзначай сказал:

— Пришлось пришить старика, не хотел, но он кинулся на меня, как кошка.

Радостное настроение собеседников сразу же изменилось. На кражу они пошли смело, но теперь они были соучастниками убийства, а это уже куда более серьезное дело.

Побыв еще пару дней в Москве, Ликвинадзе отправился в Харьков.