Читаем Прошлогодний снег полностью

Прошлогодний снег

— Простите меня, — прошептал я, — я поступил глупо и плохо. Простите меня…

— Нет! — сказал товарищ Шишков.

Я вышел из палатки и побрел в лес. Лучше повеситься! Чтоб у меня язык отсох! Кто меня просил лезть в их дела? Сиди и помалкивай! Вот теперь тебе сломают жизнь! Что же делать-то? Упасть им в ноги, покаяться? А где мое достоинство? К черту, к черту достоинство!.. Я громко застонал.

Из палаток вышли остальные члены нашей группы. Они стояли у своих палаток и смотрели мне вслед. Я был совсем один. Мне было страшно. Мне было страшно до липкого противного пота. Меня бил озноб от страха. В эту ночь я понял, что такое страх. Я понял, как страшно быть одному. Я понял, что я был не прав, а товарищ Шишков — прав. И я никогда не забуду, как омерзительно чувство вины за правые поступки. И я понял тех, кто подписывал себе смертные приговоры в тридцать седьмом, ставя подпись на ложных доносах. Ими руководил страх.

Утром товарищ Шишков сказал:

— Мы обсудили твое поведение на собрании группы и решили, что ты закончишь вместе с нами поездку, а по приезде в Москву мы напишем отчет о твоих поступках куда следует.

— Спасибо, — сказал я, — спасибо…

…Наш поезд прибыл в Унгены. Это станция на границе Румынии с Советским Союзом. Мы приехали домой. Мне было очень тяжело.

— Здравствуй, Родина! — закричал товарищ Шишков. Он схватил «Фигуру», и они помчались в буфет. Потом они пошли в свое купе, скрывая под пиджаками бутылки. Вскоре оттуда раздалось пение, гогот, крики. Потом все утихло.

«Здравствуй, Родина, — грустно подумал я. — Чем ты встретишь меня?»

В это время к поезду прицепили еще один вагон. Это возвращался из-за границы очень важный работник. Он ехал в отдельном охраняемом вагоне. Те, кто его сопровождал, обошли поезд и, так как наш вагон был последним, они заняли крайнее купе. Я смотрел на них. Меня вдруг осенило. Вы не поверите, что было дальше! Я решил отомстить товарищу Шишкову. Я решил сделать так, чтобы он побывал в моей шкуре. Я хотел, чтобы он понял, что такое страх.

Я посвятил в свой план своего приятеля, кинооператора Вадьку Круглова, и приступил к работе. Я открыл дверь их купе и растормошил спящих с похмелья товарища Шишкова и «Фигуру».

— Что, что? — захрипели они, продирая глаза.

— Что же вы, ребята, — зашептал я. — Не могли уж дотерпеть до Москвы?

— А что такое?

— Да понимаете, неприятности… Вы тут выпили…

— Ну?

— Ну и… Нет, вообще-то нехорошо получилось…

— Что получилось?

— Да… Ну, вы выпили, стали кричать… Лозунги всякие… Анекдоты…

— Брось!

— Что, повторить, что вы говорили? И вдруг товарищ Шишков сказал:

— Не надо.

— А тут прицепили вагон с товарищем N… Охрана… Военные… Они услышали, что вы здесь орали, и спросили у меня: «Кто эти люди?» Ну, не мог же я им не сказать. Я назвал ваши фамилии… Они записали… Вот и все…

Они стали зеленые, как трава. На их лицах появилось страдание. Они непонимающе смотрели друг на друга и пытались улыбнуться.

— Неприятное дело, — сказал я. Вошел Вадька Круглов.

— Да, ребята, попали вы, — серьезно сказал он, — жуткая история. Там полковник сидит, злой как черт. Он вам даст! А Толька что мог сделать? Он сказал…

— Врешь! — отчаянно сказал товарищ Шишков… — Врешь, не может быть. Пойду, узнаю…

Я был на волоске.

— А что он тебе скажет? — как можно спокойнее сказал я. — Он же на службе. Он тебе скажет: «Ничего, ничего, все в порядке», а фамилии у него на бумажке.

Товарищ Шишков уже не был похож на артиста Файта, он был похож на мокрую курицу. «Фигуру» качало. Он совершенно отрезвел и выпученными глазами смотрел на меня и Вадьку. Казалось, он не понимает ни слова.

Товарищ Шишков решился. Он прошел в купе, где сидели наши «полковники», и сказал одному из них:

— Вы простите, мы тут выпили немного, на Родину вернулись, и… это…

— Ничего, ничего, все в порядке, — улыбнулся «полковник».

У меня отлегло. Товарищ Шишков не ожидал этой фразы. Как слепой он добрался до своего купе и запер за собой дверь.

Вадька сказал:

— Гляди, как их разобрало.

— Еще бы.

— А чего они перепугались?

— Они двоедушны. Они подумали, что могли сказать то, что мы им приписали.

Через полчаса я заглянул в их купе.

— Вот что, — сказал я, — я попробую поговорить с «полковником». Думаю, что он меня послушает.

— Пожалуйста, Толя, — заныли они, — ты же знаешь, что может быть…

— Я-то знаю…

Я пошел в купе к моему липовому «полковнику» и предложил ему партию в шахматы. Он сделал мне мат, я поблагодарил, написал на бумажке фамилии товарища Шишкова и его верного помощника «Фигуры», пошел в купе к умиравшим от страха и ожидания руководителям и бросил бумажку к ним на стол.

— Здравствуй, Родина! — я смотрел в окно и курил. А мимо проплывали белые подмосковные березки, дачные поселки и речушки…

«Увижу ли Бразилию,Бразилию, Бразилию,Увижу ли Бразилию,До старости моей?»