Прошлогодний снег

— Что же ты, Шифрин, — громко сказал он, — так славно отвечал, а на таком пустяке споткнулся? Не могу тебе ставить пятерку. Четверку тебе поставлю. Не стыдно?

Мои глаза наполнились слезами.

— Спасибо, — сказал я, — спасибо.

29 августа вывесили количество очков, набранных абитуриентами. Я стоял вторым. У меня было 2З очка из 25. Проходной бал был — 17.

Я ходил гордый как петух.

«Мы инженеры, — говорил я, — всегда смело решаем проблемы, поставленные перед нами». Я давал знакомым два пальца и отечески трепал их по плечу. «Вот помню, бывало, — говорил я, — чертишь что-нибудь выдающееся, а к тебе все лезут: объясните да объясните, дорогой товарищ Шифрин. Устал, знаете, все дела, дела, проекты…». Мне было хорошо. Я прошел конкурс. Я не опозорил маму. Я буду инженером.

Вышла секретарь и вывесила список принятых в институт.

«Пустите гениев и отличников, — кричал я, пробираясь сквозь толпу к списку. — Дайте взглянуть академикам на свою фамилию».

«Шилов, Шапкин, Яснов, Шилов, Шапкин, Яснов…» — вслух читал я.

Фамилии Шифрин в списке не было.

5

Сегодня меня вызвал Лев Яковлевич и сказал:

— Ты думаешь о чем угодно, только не о работе. Диспетчер из тебя не получается. Может быть, ты — гениальный работник ОТК?

— Может быть, — уныло сказал я.

— Я тебя назначаю старшим мастером ОТК, — сказал директор. — Ты будешь ходить по цехам и выявлять брак. Если ты найдешь брак на моем предприятии (что само по себе невероятно), то немедленно принимай меры. Мы должны выпускать продукцию самого высшего качества! Скажем браку — нет! Советская детвора должна получать книжки только хорошие! Мы должны…

Директор резвился как мог.

— Ладно, — сказал я, — я не выпущу ваш брак.

И я стал ОТК. Утром я обходил цеха и смотрел, все ли в порядке. Цеха гнали план. Мы должны были ежедневно выпускать 80 тысяч книг. Если их было меньше, со всех нас снимали стружку.

Клавдия Анисимовна, толстая и подвижная начальница брошюровочного цеха, всегда встречала меня у дверей цеха.

«Господи, кто к нам пришел-то, — ласково говорила она, закрывая своим телом груды бракованных книг. — Господи, Толенька, уж мы так рады, так рады…»

Я чувствовал себя, как милиционер, поймавший на шоссе «левого» шофера. Я был при исполнении. «Приветствую вас, мадам, — говорил я. — Как насчет брака?»

«Какого брака? — пугалась Клавдия Анисимовна. — Что ты, Толенька?»

Но я уже шел по цеху, зорко просматривая брошюры и книги, предназначенные к сдаче в магазины. Молодые работницы, улыбаясь, говорили мне: «Здравствуйте, Анатоль Саныч, что же вы к нам на танцы не ходите?»

«Здравствуйте», — угрюмо бурчал я, разглядывая продукцию.

Брака было много. Но это был «допустимый брак». Это был брак, который мы ежедневно видим на прилавках магазинов. Мы и не подозреваем, что это брак. Но вы уж мне поверьте — это брак. И тут мой глаз упал на стопку брошюр, на которых было написано: «Тыков-Щедр».

— Клавдия Анисимовна! — запел я. — Подойдите ко мне, голубушка. Что бы значило это «Тыков-Щедр»?

— Господи, — сказала Клавдия Анисимовна, — подумаешь, невидаль. Это написано, что книжка называется «Салтыков-Щедрин».

— Где вы видите «Салтыков-Щедрин»? — заорал я. — Здесь написано «Тыков-Щедр», а остальное зарезано на машине, где у вас работает пьяный резальщик или черт знает кто. — Я запрещаю сдачу этой книги в экспедицию. Ферштейн зи?

— Да ты что, Толя, — серьезно сказала Клавдия Анисимовна. — Да ты, кажись, хочешь мне план сорвать? Ты что, хочешь мастеров без прогрессивки оставить? Ты лучше посмотри, что в переплетном цехе делается. Вот где брак. А ты… Нашел, что браковать…

— Мадам, — сказал я железным голосом. — Я получаю зарплату за то, чтобы вы выпускали продукцию самого высшего качества. Скажем браку — нет! Советская детвора должна получать книжки только хорошие! Мы должны…

Но тут распахнулась дверь, и в цех вошел Лев Яковлевич, окруженный сверкающей свитой. По правую его руку шла главный инженер, бросавшая грозные взгляды по сторонам: все ли чисто? По левую его руку шла начальник производственного отдела, красивая женщина, имевшая право говорить правду в лицо директору. «Лев Яковлевич, — говорила она, — вы не правы! Этого работника надо наказать гораздо сильнее!»

Немного поодаль шествовал механик Сидоров. Он уже был под мухой, и его задачей было: во-первых, — не упасть, во-вторых, — починить тот или иной сломавшийся станок. Сзади, на почтительном расстоянии, следовали диспетчеры, мастера и общественные организации. Шествие замыкала Клара Абрамовна — начальник ОТК.

Клавдия Анисимовна метнулась к директору и стала что-то шептать ему на ухо, показывая глазами на меня. Глаза ее вращались, как колеса велосипеда.

— Где? — тихо спросил Лев Яковлевич.

Я не любил, когда он говорил тихо. Когда он говорил тихо, это значило, что кому-то сейчас будет плохо.

Не глядя на меня, он подошел к стеллажу с бракованным «Тыковым-Щедр».

— Ну и что? — спросил он, глядя мне прямо в нос. — Что ты здесь нашел, Шерлок Холмс?

— Это брак, — твердо сказал я.

— Где брак?

— Вот это брак.

— Угу. А это не брак? — он ткнул пальцем в стопку книг, предназначенных для экспорта.