Прошлой осенью в аду

Сон мгновенно мелькнул и сгинул. Я протянула руку и взяла карточку. Она и дана-то была мне довольно потрепанной, потом я несла ее, сжав в кулаке, себя не помня, так что она изрядно помялась. Однако напечатана она была на толстой мелованной бумаге и сохранила кое-какую солидность. Четко, без затей выстроились строчки. «Фартуков Александр Николаевич, капитан милиции». Ниже шли три каких-то телефона. "Все хорошо! Моя милиция меня бережет!" — да, именно такую пошлятину я пробормотала тогда и улыбнулась облегченно. Какой чудесный Фартуков! Как хорошо, что я его встретила! Ведь он спас мне жизнь! Положу здесь, на столике, эту карточку, а завтра позвоню. Может, Фартуков уже поймал маньяка? Может, какая-то незнакомка, не менее красивая, чем я, но посмелее, помогла ему собрать доказательства против белого, как привидение, монстра?

Чудесный, заботливый Фартуков… И совсем не похож на милиционера! Правда, до него я ни с одним работником уголовного розыска знакома не была, зато видела про них множество фильмов… У сыщика — это я знала так же хорошо, как и хичкоковские штучки в ванной — бывает обычно немудрящая физиономия, способность к бесконечному бегу и много совести. Но то в старых фильмах! Я их еще маленькой смотрела! Нет, теперь в кино сыщики именно такие, как Фартуков — странные, не очень подтянутые, одетые неважно и часто даже с косами до лопаток. И все время липнут к женщинам. Знаем, сериалы смотрели! Непонятно только, почему в криминальных новостях настоящие милиционеры больше похожи на тех, старорежимных, из кино — и лица немудрящие, и глаза тусклые, и речь косноязычная, и стрижки короче некуда. Но если в сериалах такие, как Фартуков, то и в жизни подобные должны водиться! Он же сам, в конце концов, есть!?..

Ах да, это кольцо… Змейка так и вспыхнула у меня перед глазами — и рубины загорелись, и жальце засновало. Какая вещь необыкновенная! И откуда она у простого капитана милиции? Я в полусне быстренько сочинила убедительнейшую историю; будто бы змейку сделал гениальный, но совсем пропащий преступник. А что, есть ведь такие умельцы — уникумы: подковывают блох, Пушкина рисуют на разных крупах, Бердяева цитируют на собачьей волосинке… И вот такой Левша, затянутый в болото криминала, вдруг одумался, а капитан Фартуков помог ему встать на верную дорогу… А Левша в благодарность подарил змейку… Змейка песенки поет да чего-то все грызет…

Хорошо помню, что заснула я совершенно успокоенной.

Глава 2. Сельдь в молоке

Тот, кто годами встает в полседьмого, чтобы ровно в восемь начать трудовую деятельность, понимает, что утро — самая противная часть суток. Около шести мой сон постепенно, сам собою начинает редеть. Не открывая глаз, я вижу унылые краски рассвета, и, как черти из болота, выскакивают откуда-то скучные проблемы предстоящего дня. Вот и в то утро первыми ко мне наезженным путем прорвались привычные, вчера еще обдуманные планы: надо постараться не опоздать на работу, надо не попадаться на глаза директрисе, надо убедить отца Гультяева не пороть сына, а выучить с ним хотя бы пару грамматических правил. Чего проще: «гнать, терпеть, вертеть, обидеть»… Помню, тут же сдобная и неодушевленная физиономия Гультяева нарисовалась в моем воображении, и спать расхотелось. Этот негодяй, вечно пребывающий в какой-то сомнамбулической нирване, туп до безобразия. Он делает по шесть ошибок в слове из четырех букв, а если пишет диктант (вчерашний в том числе, присланный из департамента образования), то слова у него сбиваются в кучу, буквы слабеют и валятся набок, а потом и вовсе его писанина вырождается в вялую волнистую черту. Я живо вообразила, что ждет меня сегодня по поводу районного диктанта в исполнении Гультяева: меня приглашают в кабинет, где как Будда в ступе, восседает директриса Валентина Ивановна. Увидев меня, она начнет угрожающе вращаться в своем винтовом кресле и гвоздить меня глазками крошечными и злыми, как у росомахи. Наконец, она уложит на стол свой колоссальный бюст, наклонится ко мне и скажет скрипучим дверным голосом:

— Плохо! Плохо! Не умеете вы работать с родителями, Юлия Вадимовна! Вы уже вызвали отца Гультяева?

Обычно я лепечу в ответ что-то маловразумительное, а сама не могу оторвать глаз от бюста Валентины Ивановны. Он лежит неподвижно передо мной на столе и занимает ровно его половину. Я уверена, что хозяйка не в состоянии обхватить его своими короткими руками. Я также уверена (хотя знаю, это глупость!), что и директором школы Валентину Ивановну назначили исключительно из-за размеров бюста; в завучи вышли бюсты несколько поскромнее, но тоже выдающиеся, а мы, мелкие сошки…