Прошлые страсти

— Правда, дед говорит, оно бывает, что с виду незаметно. С виду оно кажется так себе, зато силу потайную имеет.

— Ха-ха, как интересно! — Катя даже подпрыгивает на стуле. — А что еще ваш дед говорит?

Анастасия вдруг резко встает.

— Пойду искупаюсь.

— И я с тобой.

Катя тоже встает.

— Я на другой берег поплыву.

— Может, лодку возьмем. А, Настек?

— Нет. Я вплавь хочу.

Она уходит, хлопнув дверью.

— А муж ни о чем не догадывается? — Малаша вдруг вспоминает про Ларису, тихонько ахает и закрывает рот кончиком платка. — Ну и дура же я старая. При ребенке.

— Не знаю, Меланья Кузьминична. Так что еще говорит ваш дед?

— Да ну его в болото. Ему б только языком болтать. У самого это дело давно не петрит. Так не догадывается муж-то?

— Папочка ни за что не скажет, если даже и догадается. Он так боится, что мама его бросит, — отвечает за Катю Лариса.

— Они как, встречаются между собой? — спрашивает Малаша уже у Ларисы.

Катя отходит к окну. Нечаянно опрокидывает банку с розами. Они завяли, потому что в них забыли налить воды.

— Последнее время наша Настенька ведет монашеский образ жизни.

— А ты за ней следишь, да? — внезапно вспыхивает Катя. — Своей жизни нет, что ли?

— Она сама афиширует это. Говорит, что переживает сейчас период сладостного девичества.

Лариса делает пируэт и поворачивается спиной к Кате. Катя вдруг хватает с пола розы и изо всей силы ударяет ими по заднице Ларисе.

— А ты, небось, мать ревнуешь, — говорит Малаша. — И правильно делаешь. Мой внук сказал вчера: или я или этот Саша-алкаша. Когда Ольга у Сашки ночует, он такой нервный делается, на нас с дедом кричит, ногами топает.

Лариса вдруг поворачивается, стремительно приседает и хватает Катю за ноги. Обе с грохотом падают на пол.

Малаша комментирует:

— Бедный ребенок. Тоже переживает. Так уж устроено в этой жизни — мы за детей душой болеем, дети за нас. Нет, чтоб каждый сам за себя отвечал… — Она разговаривает сама с собой, убирая со стола посуду. — Одиноким, безродным всяким хорошо — никто с них ответа не потребует. А за что, спрашивается, отвечать? За любовь?..

Малаша уходит. Лариса, швырнув напоследок в Катю подушкой, выпрыгивает в окно и убегает в сад. Катя садится на стул и шумно переводит дух. Стул качается под ней, жалобно скрипит.

— Одиноким хорошо… Да, очень хорошо. Люби себе на здоровье. Или не люби…

Она встает, ходит из угла в угол, потом вдруг разувается возле лестницы в мансарду и тихо крадется по ступенькам. Оказавшись наверху, становится на колени и погружает лицо в букет гладиолусов.

— Хорошо одиноким… Никто тебя никуда не увезет — ни в центр Вселенной, ни на край света. Никто не спросит: с кем была? И выбора перед тобой не поставит: или — или. Впрочем, есть выбор: или одиночество, или еще раз одиночество, или еще два раза одиночество…

Катя падает на постель Анастасии, катается по ней, колотит по одеялу ногами.

Анастасия переплывает реку. Она отчаянно борется с течением, которое сносит ее к песчаной косе, сводя на нет все ее старания.

Накрапывает тихий дождь. Дали в легкой задумчивой дымке. На кустах и деревьях крупные блестящие капли.

В каплях и оконное стекло. Они сбегают сверху, образуя на подоконнике лужицу.

Катя сидит за пишущей машинкой. Она пытается заставить себя работать, но у нее это явно не получается.

Появляется Анастасия с мокрыми распущенными по плечам волосами. Она хочет подняться к себе в мансарду, но Катя вскакивает и хватает ее за руку.

— Мне так одиноко. И очень печально. Точно похоронила кого-то.

— Это хорошо. — Анастасия делает попытку улыбнуться. — Справишь поминки. Поставишь свечку за упокой. Закажешь памятник. Гранитный. С трогательной эпитафией.

— И что останется? Любимая работа? Дом? У тебя по крайней мере есть творчество.

— О, я вообще несказанно богата.

— Но ведь раньше я как-то жила. Чем-то жила же, правда? Хотя тогда я девчонкой была. У меня и радости такие были: поклонники, рестораны, красивые тряпки.

— Этими радостями можно всю жизнь пробавляться.

— Уже нельзя. А у тебя как до него было?

— Примерно в том же духе, что и у тебя, — задумчиво говорит Анастасия. — Но дело не в нем — дело во мне самой. Он лишь помог все это обнаружить.

— А мне кажется, не встреть я Святослава, я бы так всю жизнь и играла в свои игрушки. Вот твоя Лариса совсем другой человек. Она смелая, даже, можно сказать, отчаянная. Наверное, на самом деле не нужно ничего бояться. Но почему тогда нас с детства чем только не стращали. А самое главное на свете — судьба. Правда, Настек?..

Два женских профиля на фоне окна, сквозь которое пепельно светится дождливый летний день.

— Судьба, говоришь? Ну да, молодящаяся дама с протезом вместо сердца и фантазией преступника, решившего стать на праведный путь.

— Зачем ты ее так, а? Не боишься кары?

— Боюсь. Оттого и задираюсь первая.

— Ты никогда не рассказывала, как вы встретились. Вообще, Настек, я про тебя почти ничего не знаю, хоть мы и знакомы уже три года. Не может же быть правдой то, что видно невооруженным глазом.

— Ты хочешь сказать, что в каждом чулане непременно должен быть спрятан скелет, как говорят англичане? А если нет чулана?