Прошлым летом в Чулимске

КАШКИНА. Не помнишь?.. А она тебя помнит. Оказывается, ты разъезжал в собственной машине. Никогда бы не подумала… Лариса, она так сказала: «У него было все, чего ему не хватало — не понимаю». И еще она сказал: «Он бы далеко пошел, если бы не свалял дурака…»

Шаманов усмехнулся.

Это ее слова. (Чуть жеманно, подражая голосу своей городской знакомой.) «Что с ним тогда стряслось — не понимаю…» (Тихо.) А я тебя понимаю. (Сразу, как бы извиняясь.) Мне кажется, я понимаю, в чем дело.

ШАМАНОВ (вяло). В чем дело?

КАШКИНА. Год назад чей-то сынок на машине наехал на человека. Было такое?.. Ну вот. И тебе поручили это дело. Верно?.. Лариса говорит, что того сынка, ну этого, который наехал на человека, она тоже знает. (Снова подражая голосу Ларисы.) «Старушка, с одной стороны, дело было темное, а с другой стороны, дело было абсолютно ясное, никто не думал, что он захочет его посадить. Никто от него этого не ожидал». Ты ее не припоминаешь — Ларису? У нее глаза чуть такие (показывает), крашеные волосы — черные, и — что еще?.. Да! Ногти. Ничего не скажешь, ногти у нее чудные. Ну что, ты ее не припоминаешь?

ШАМАНОВ. Не знаю. У них там у всех чудные ногти… Не помню.

КАШКИНА. Странно… Так вот, никто не ожидал, что ты захочешь его посадить, а ты вдруг захотел. Но у тебя ничего не получилось. Суд перенесли, следствие передали другому, но ты, говорят, на этом не успокоился. (Подражая Ларисе.) «Он уперся как бык… не знаю уж, кем он себя вообразил, но он тронулся, это точно. Он ушел от жены, нигде не показывался, одеваться стал кое-как, короче, он совсем опустился…» Так это было?

ШАМАНОВ. Вот видишь, все ты про меня знаешь, не понимаю, на что ты обижаешься.

КАШКИНА. Неужели это был ты?.. (Не сразу.) Я думаю, ты добивался справедливости.

ШАМАНОВ. Допустим. И что из этого?

КАШКИНА. Но ведь это здорово.

ШАМАНОВ. Ты думаешь?

КАШКИНА. Разве это плохо?

ШАМАНОВ. Не хорошо и не плохо. Это безумие. Твоя Лариса права.

КАШКИНА. Моя?

ШАМАНОВ. Я ее не помню. Но добиваться невозможного — в самом деле сумасшествие… Между прочим, суд состоится на днях… Я получил повестку.

КАШКИНА. Да?

ШАМАНОВ. Да! Кое-кто в городе ждет, что я примчусь туда и буду на этом суде выступать.

КАШКИНА. А ты?.. Не собираешься?

ШАМАНОВ. Ни в коем случае. С меня хватит. Биться головой об стену — пусть этим занимаются другие. Кто помоложе и у кого черепок потверже.

КАШКИНА. Да-а, ты был другой человек, теперь я вижу.

ШАМАНОВ (вялый жест). Какой бы я ни был, мое выступление ничего не изменит. Ничего ровным счетом. А раз так, значит, оно никому не нужно.

КАШКИНА. Ты в этом уверен?

ШАМАНОВ. На девяносто девять процентов.

КАШКИНА. И все-таки… Один процент остается.

ШАМАНОВ. Один против девяноста девяти — это шанс для умалишенных. Вот и пусть их — дерзают. И закончим этот пустой разговор.

КАШКИНА. Как хочешь…

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА.

Это было давно,
Лет пятнадцать назад…

КАШКИНА. Знаешь, что сказала эта Лариса, когда узнала, что ты здесь? (Подражая Ларисе.) «Что ж, деревня, говорят, успокаивает, он правильно сделал, что туда уехал».

ШАМАНОВ. Ерунда. Мне просто было некуда податься.

КАШКИНА. Она передавала тебе привет. (Подражая Ларисе.) «Сердечный привет, надеюсь, он еще не постригся в монахи».

ШАМАНОВ (рассмеялся). Вспомнил! У нее здесь (показывает) железная коронка.

КАШКИНА. Точно!

ШАМАНОВ. Когда она смеется, эта коронка чуть дребезжит.

Оба смеются.

КАШКИНА. Точно!

ШАМАНОВ. До сих пор дребезжит?

КАШКИНА. До сих пор.

ШАМАНОВ. Ну да, глаза чуть такие. (Показывает. Одобрительно.) И надо сказать, она…

КАШКИНА (перебивает). Да-да. Она ничего. Даже очень ничего.

ШАМАНОВ. Вспомнил, вспомнил. (Перестав смеяться, неожиданно.) Подлая баба. Но неглупая.

КАШКИНА. Долго же ты ее вспоминал… Ну да ладно. (Поднимается). Пора в свою аптеку. Мой зав — она вон она, уже делает мне ручкой из окошечка. Пойду… Когда увидимся?.. За ужином?

ШАМАНОВ. Не знаю, Зина. К вечеру вернусь… Куда я денусь? (Поднялся, пошел к буфету.)