Мария остановилась.
— Жаль, что сегодня нужно будет возвращаться, — вполголоса сказала она. — Если бы я могла, никогда не уезжала бы отсюда. В Закопане весь мир там… — она сделала рукой жест в направлении долины, исчезающей за поворотом, — кажется совершенно нереальным. Если бы я могла остаться здесь, я бы уговорила себя, что там ничего не было.
Они вышли из вокзала. Зентек остановил подъезжающее такси.
— В «Ройяль», — сказала Мария. Она упала на сидение и закрыла глаза.
Капитан невольно подумал, что мог бы долго ехать рядом с этой девушкой, поглядывая на нее краем глаза, как в эту минуту. Она была очень красива.
…Послеполуденное солнце осветило комнату, выглядывая из-за верхушек двух больших елей, растущих по обе стороны ворот сада при отеле.
— Какое впечатление произвела на вас пани Рудзинская во время своего пребывания здесь? — спросил капитан, одновременно благодаря движением головы за сигарету, предложенную ему хозяином номера.
— Ну что ж, ее пребывание было таким коротким, что трудно говорить о каком-то общем впечатлении. — Это говорила жена инженера Козловского. — Марыся с первой минуты, когда я встретила ее в спальном вагоне по дороге сюда, производила впечатление человека, чем-то угнетенного. Я, разумеется, ни о чем не хотела ее спрашивать. Но в конце концов на следующий день, когда мы пошли на прогулку, она рассказала мне, что полюбила какого-то молодого человека и собирается развестись с мужем. Она просила меня, чтобы я никому об этом не говорила. Я дала ей слово. Тогда она рассказала мне, что любит этого человека больше жизни и сама не знает, как поступить, потому что муж был к ней всегда очень добр и для него будет страшным ударом ее уход.
— И вы никому об этом не рассказывали?
— Только мне, — вмешался муж. — Но это, наверное, совершенно понятно. У нас нет секретов друг от друга.
Зентек, который был хорошо знаком с жизнью, понимающе наклонил голову, одновременно пытаясь скрыть улыбку. Сколько людей думало именно так. Жены, не имеющие секретов от мужей, мужья, ничего не скрывающие от жен. А потом оказывалось, что их жизнь была пронизана маленькими секретными коридорами, о которых никто или почти никто даже не подозревал. Но речь шла не об этом.
— Вы провожали ее на вокзал по ее просьбе или инициатива, если можно так выразиться, шла от вас? Вы были, вернее, являетесь приятельницами, правда?
— Ну, может быть, это слишком сильное определение. — Хозяйка дома слегка усмехнулась. — Мы знакомы, я люблю Марию, она очень милая, интеллигентная и веселая женщина, мы часто встречались в кафе, были вместе с нашими мужьями на нескольких приемах. Но между нами никогда не велось никаких доверительных бесед, это было знакомство не такого типа. Только здесь. Но я не удивляюсь этому. Она осталась одна с такой серьезной проблемой. Вся ее жизнь зависела от того, что она здесь решит. Поэтому было вполне естественно, что она искала какого-то близкого человека, которому могла бы довериться. А поскольку в нашем кругу мы с мужем не пользуемся репутацией сплетников, то, может быть, именно поэтому она заговорила с нами о своих делах. Впрочем, Закопане находится так далеко от мира. Все, что там, в Варшаве, представляется важным, здесь кажется неправдоподобным и далеким.
— Да, понимаю. Но мы говорили о проводах пани Рудзинской на вокзал.
— Я совсем забыла! Известие о смерти профессора так нас потрясло, а теперь еще этот визит. Мы никогда в жизни не имели никаких дел с милицией: ни я, ни муж.
— Подожди, дорогая, — Козловский снисходительно улыбнулся. — Мне кажется, пану капитану нужна конкретная информация, а мы тем временем засыпаем его нашими впечатлениями…
— Это ничего, это ничего, — Зентек поклонился хозяйке дома. — У нас есть время. Вас, разумеется, интересует эта беседа, раз вы первый раз имеете дело с милицией. У меня всегда создается впечатление, что люди немного боятся разговоров с нами и в то же время бывают немного заворожены ими так, как будто мы, люди со следственной службы, являемся кем-то вроде жителей другой планеты. Впрочем, в этом есть и доля истины. Преступление — это что-то из ряда вон выходящее в жизни человека, даже если он относительно часто читает о них в газетах. Но вижу, что я сам начинаю делать отступления. Итак, как было с этими проводами на поезд?
— Это было так… — Зентек заметил, кто в этой семье является основным рассказчиком. — Марыся заявила мне после обеда, что хочет вернуться. Я даже отговаривала ее, потому что она сказала мне, что решила оставить мужа. Мне кажется, что для такого решения никогда не может быть слишком поздно. Но она производила впечатление человека, который… Я не могу это определить. Она хотела поскорее вернуться, как будто боялась, что если останется здесь дольше, то может изменить свое решение и останется с Рудзинским. В ней происходила внутренняя борьба. Мы понимали это, и нам было ее жаль. До обеда она почти не дотронулась. Я пошла с ней на почту, так как ей нужно было дать две телеграммы.
— Она показывала их вам?