Прошу к нашему шалашу (сборник)

Спрятав добытых зайцев под кустом, он направился в черные перелески, на далекий вой. Если в самом деле собака попала в петлю, не оставишь же ее в беде. Идти было трудно. На открытых местах снег вылизали ветры, а на опушках у сбившихся в кучки деревьев и кустарников образовались высокие гребни сугробов. Здесь приходилось брести по пояс в снегу, пробивать себе дорогу шаг за шагом. Преодолевая усталость, обливаясь потом, Вечка настойчиво двигался вперед, на одинокий протяжный вой. Было немного жутко. В Рудянке бытовала молва: если собака воет - к покойнику. В приметы эти Вечка не верил. А все же как-то неприятно слышать, когда собака, подняв морду к небу скулит, тоскует.

Чем дальше уходил парень в темные, нахмурившиеся леса, тем большее расстояние, казалось, отделяло его от цели. Наконец он очутился на краю широкого оврага, в котором из-под снега кое-где торчали острые вершинки елей и купы берез, похожие на заиндевевшие стога сена. Где-то совсем неподалеку, внизу, Вечка услышал скулящий, заунывный вой.

- Дианка, Дианка! - обрадовавшись, закричал он. Потом поднес трубу к губам и заиграл призывно, словно горнист на заре.

Но что это? Вой в овраге прекратился, а на снежном поле между верхушками деревьев задвигались, разбегаясь в разные стороны, серые тени.

"Так это волки! - сообразил Вечка. - Они перехватили на гону Дианку и разорвали. А выл, наверно, старый волк, отбитый от стаи молодыми и сильными зверями".

По спине у Вечки прошел мороз. А потом стало невыносимо жарко, жутко, страшно. Что он сделает со своей одностволкой, если волки снова соберутся в стаю и нападут на него? Ведь у них теперь, сказывал дядя Коля Коростелев, начинаются свадьбы. Собираются вместе, сколько их тут есть, и рыщут по лесам. Нарвутся на тебя - в живых не оставят.

Увидев рядом возле себя полусгнившую, сваленную бурей старую березу, Торопыгин подошел к ней и поспешно, точно в лихорадке, начал ломать сучья, драть бересту. Вытоптал в снегу яму и разжег в ней костер. Благо, что были спички. Спасибо за науку старым охотникам!

При ярком пламени и взметнувшейся вверх копне искр Вечка вздохнул свободно. На огонь волки не полезут. Только теперь он начал понимать, к чему привел его охотничий азарт, жадность. Погубил собаку, да и сам оказался в плену у леса, у хищных зверей. Но, как говорят, после драки кулаками не машут. Придется сидеть тут до утра. Только на свету волки прижмут хвосты и уберутся в глухую урему.

Устроившись у костра под гребнем высокого снежного надува, Вечка не чувствовал холода. Не чувствовал он и усталости, до этого почти валившей его с ног. Инстинкт самосохранения овладел всем его существом. Держа наготове ружье, он то и дело вглядывался в ночь, в порозовевший вокруг снег, в черные дали, над которыми дрожали, переливаясь, хрустальные звезды.

Под утро усталость взяла свое. Вечка присел на снежный уступ, привалившись спиной к стволу поваленной березы. Глядел на огонь, на яркие головешки, похожие на слитки золота, а потом задремал. Долго боролся, отгоняя от себя сон, подкидывая сучья в костер, и все же не устоял, уснул. И вдруг его будто кто-то сильно толкнул под бок и крикнул: "Ты что, в уме ли? Жизнью своей не дорожишь?"

Вечка открыл глаза. Костер почти прогорел, на проталине лежало несколько остывающих, подернувшихся пушистым пеплом розовых чурбаков. А там, дальше, за костром, во тьме на снегу чернели пни.

"Откуда тут появились пни? - подумал Вечка. - Один, другой, третий..."

И тут же, ужаснувшись, понял: "Да ведь это волки!"

Схватил ружье, почти не целясь, выстрелил. Огонь из ствола фыркнул ракетой. Сидевший неподалеку на задних лапах волк взметнулся вверх, потом упал, распластался на снегу. И тут началось. Убитый волк моментально был растерзан на куски. За каждый кусок началась грызня. Сильный побеждал слабого, с урчанием рвал горячее мясо, а побежденный отходил в сторону и начинал выть: пощелкивал зубами и выл, протяжно, жалобно.

Перепуганный, сам не свой, Вечка начал валить в костер бересту, хворост, все, что можно было оторвать от старой, дряхлой березы. И когда вспыхнул огонь, осветив кровавое побоище, волки отошли, отпрянули в глубь темноты и там продолжали урчать, огрызаться, выть.

На рассвете стая хищников незаметно исчезла. А Торопыгин ни жив ни мертв стоял у костра, держа наготове ружье, и никак не мог совладать с зубами, стучавшими один о другой.

За невысокими горами на востоке в желтом мареве взошло солнце. Оно было совершенно круглое, кроваво-красное. От него через заиндевевший синий березник к Вечке пробивалась яркая дорожка, будто густо посыпанная размолотым красным перцем. Шли минуты, а может быть, и часы. Дневное светило всплыло над лесом, скинуло с себя малиновую шубу и задышало огромным костром. Деревья, снежные поля заискрились, засверкали серебром и золотом. А парень все стоял и стоял у своего жалкого огня.

Из-за дальних посветлевших перелесков до него вдруг донеслись крики множества людей и шум трещоток. Вечка сразу будто очнулся, насторожился.