Прошу повторить убийство

— Кто знает, может и пришьем. Там вас тоже видели. Найдем свидетелей, которые вас узнают. На такой же очной ставке.

— Этот старый дурак врал, как собака, значит, и другие могут делать то же самое. Тем хуже для милиции. Над вами будут смеяться.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Если вы сегодня такой неразговорчивый, поговорим завтра. Может, у вас память немного освежится, когда посидите под арестом.

— Могу посидеть. Почему бы нет? Разве тюрьма не для людей? — Барановский до сих пор держался дерзко и надменно. Когда он говорил об улице Бучка, поручник почувствовал в его словах истинную уверенность в себе. Офицер был уверен, что после предоставления ему конкретных доказательств Барановский начнет говорить о краже на улице Мазурской.

«Неужели это были два разных дела? — задумался Видерский после того, как Барановского увели. — На улице Бучка было совершено убийство. Если бы он имел с этим что–то общее, не вел бы себя так. Лгал бы напропалую. А он явно не испугался угрозы еще одной очной ставки и даже говорил о том, что над милицией будут смеяться».

Для верности поручник велел фотографу сделать целую серию снимков Барановского в разных позах, кроме прочих, поднимающегося и спускающегося по лестнице. Когда через три часа фотографии были у него на столе, Видерский сунул их в карман и поехал в больницу к Анне Врублевской. Он не терял надежды, что девушка вспомнит ту таинственную личность, которую видела на лестнице в субботу 18 ноября, в день убийства Люции Росиньской.

— Нет, это не он.

— Точно? Вы не ошибаетесь?

— Точно.

— А какую разницу вы видите между ним и тем мужчиной с лестницы?

— Не знаю. Я не могу ответить на этот вопрос. Я только знаю, что это не тот человек. Ведь я же вообще не могла бы поклясться, что кого–то видела. Может быть, это все приснилось мне в какую–то ночь после убийства?

— Нет! Это был не сон, — поручник был уверен в этом. — Вы его видели, и поэтому он хотел вас убить. Когда вас выпишут из больницы?

— Наверное, завтра во второй половине дня. Сколько же можно держать в кровати здорового человека!

— Этот мужчина на лестнице был выше ростом? А может быть, иначе одет? Не в плаще, а в пальто? Или только в костюме?

— Никакие вопросы, поручник, мне не помогут. Я не могу вспомнить, много думала об этой настоящей или воображаемой встрече, но безрезультатно.

Когда поручник вернулся из больницы, его уже ждал Адам Малиняк. Зная практически весь преступный мир портового города, он с самого утра вращался в этих сферах. Принес целую кучу сведений о задержанном Баране, или Владиславе Барановском.

Когда Барановский вернулся из тюрьмы, где просидел три года, ни один крупный валютчик не хотел иметь с ним дела. В свое время, чтобы получить меньший срок, Барановский «сыпанул» одного из тузов щецинского черного рынка. К тому же милиция вроде бы нашла у Барановского значительно меньше денег, чем он получил от валютчиков на закупку партии долларов, во время которой он попался. Вначале его даже сочли «доносчиком». Только суд и суровый приговор отчасти реабилитировали его в глазах преступного мира. Во всяком случае после выхода из тюрьмы Барановский нашел все двери закрытыми. Он хотел работать один, но для этого нужно было располагать несколькими тысячами наличных либо иметь поручительство одного из банкиров. Иначе трудно было бы даже зацепиться, тем более когда конкуренция наступает на пятки.

Несмотря на это, Барановский старался крутиться в местах, где можно было купить у иностранцев доллары или другую валюту по курсу более низкому, чем в кассах «Орбиса».

Несколько раз ему намекали, чтобы он «отчаливал». Когда это не помогло, дело дошло до большой потасовки перед «Каскадом». Кто знает, может быть, на этом окончательно закончилась бы карьера Барана, если бы не милицейская машина, которая появилась в критический момент.

Поймали Барановского и еще двоих участников этой авантюры и привезли их в милицию. Там все они рассказали сказку о драке из–за какой–то девицы, и после сорока восьми часов, проведенных под арестом, все трое были выпущены.

Потасовка произошла в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ноября. Всех пташек выпустили на свободу в субботу, восемнадцатого ноября, где–то около одиннадцати утра.

— Теперь я понимаю, — рассмеялся поручник, выслушав рассказ Малиняка, — почему Барановский совершенно не испугался, когда я говорил о преступлении на улице Бучка. У него было самое лучшее алиби, какое только можно иметь, потому что он сидел под арестом. Он хотел открыть это позднее, чтобы высмеять нас в глазах прокурора, когда тот будет его допрашивать.

— Это еще не все, — продолжил свой рассказ Малиняк. — Этот Барановский, прежде чем его посадили, имел в Щецине приятельницу, как они это называют «невесту», такая птичка второго сорта. Когда он вышел на свободу, то вернулся к ней. Она, правда, выгнала его, и он у нее не живет, но, видимо, они пришли к согласию и вместе орудуют, потому что в последнее время их видели вдвоем.