– Я хочу, чтобы вы встретились со мной не менее семи раз, – уже прямым текстом ответил он. – Можно все дни недели подряд, можно, так сказать, в рассрочку. Я же понимаю, что у вас семья, травмированный муж и все такое… А потому на ваше усмотрение, Элла Георгиевна.
Ермаков в очередной раз так смачно произнес ее имя-отчество, что Элле захотелось его придушить. Еще ей хотелось пребольно щелкнуть его по слегка задранному вверх носу: куда, мол, суешь его, смехотворный старлей… Вместо этого она в последней надежде спросила:
– А конвертируемой валютой вы не берете?
– У меня хватает клиентов, которые платят мне этой самой валютой, – усмехнулся он, и Элла спросила его, как говорится, несколько не в тему:
– Скажите, Константин, а зачем вам английский? Да на таком серьезном уровне?
Старший лейтенант улыбнулся еще шире и, как ей показалось, гаже, а потом с удовольствием ответил:
– Мне предложили место охранника в одном… ну… в общем… отеле. А там интуристы и все такое… В общем, условие поставили: или язык, или хрен тебе вместо отеля. Вот и парюсь…
– И там, значит, тоже будет полно конвертируемой валюты… – предположила она.
– Правильно мыслите, Элла Георгиевна, – радостно отозвался он. – До чего же имя у вас красивое, звучное! Знаете, в детстве я обожал книжку про волшебника Изумрудного города. Там добрую волшебницу звали Стеллой. На картинке она была изображена необыкновенной красавицей в розовом платье с маленькой коронкой на голове и волшебной палочкой в руках. С тех пор для меня это имя – нечто… – Он закрыл глаза, смешно втянул голову в плечи и потряс ею так, что его пухлые щеки розовыми мешочками бултыхнулись из стороны в сторону. Выразить то, что для него означало имя волшебницы, он так и не смог, а потому перешел к другому вопросу: – Да… вот как… А вас зовут Эллой… почти так же… Вы… вы еще красивее, чем волшебница на картинке…
У Эллы свело скулы от отвращения к розовощекому любителю детской книжки. Она лихорадочно соображала, принять ли ей предложение Ермакова или послать его ко всем чертям. Конечно, все ее естество протестовало против того, чтобы иметь любые дела с этим сладким старшим лейтенантом, не говоря уже об интимных. Но Ванечка… Ванечка стоил любых жертв с ее стороны. И если уж она решила засадить Архипова без ведома мужа, то…
– Позвольте, я подумаю надо всем тем, о чем мы с вами сейчас говорили, – с достоинством произнесла Элла, поднявшись из-за стола. Ермаков должен удалиться, а она все еще раз хорошенечко взвесит.
– Конечно-конечно, – согласно закивал будущий охранник отеля и тоже вскочил со своего места.
Элла не могла не отметить, что в отличие от мало выразительного лица рост и фигура у него были очень даже хорошими. Оно и понятно. В охранную службу отеля не возьмут замухрыжного мозгляка. Что ж… Может быть, он хоть любовник хороший… Она покачала головой почти в том же стиле, как это только что делал Ермаков, вспоминая о волшебнице Стелле. Элла была зла на себя. Какие ужасные мысли лезут ей в голову в то время, когда Ванечка… Хотя это все и будет для Ванечки, если, конечно, будет…
От Мити пахло чужой женщиной. Нет, не духами или дезодорантами, а просто женщиной. Чужой. У него даже несколько разгладилось лицо, которое последнее время постоянно было сморщено гримасой то боли и неудовлетворенности, то тупого бессилия. Даша постоянно спрашивала себя, не ревнует ли она мужа. Выходило, что ревнует. Несмотря на то что постоянно думает о Ване, ей неприятно оживление на Митином лице. Что-то он слишком быстро утешился. Клялся, клялся в любви, а сам… Как только подвернулся удобный случай, так и… А собственно, чего она хотела? Неужели ей нужно, чтобы он постоянно терся возле нее и говорил о своей любви? Нет… Этого ей тоже не надо… Даша никак не могла сообразить, чего же тогда ей надо, но зато четко понимала, что должна. А должна – радоваться тому, что у мужа, которого она обманула и предала, все хорошо. Это же здорово, что он не в тоске, не в депрессии, что не заболел с горя, не запил, а также не пытался наложить на себя руки. Если бы он что-нибудь подобное удумал, Даша не смогла бы даже думать о Ванечке. Она, преступная неверная жена, вынуждена была бы пренебречь собой и заняться Митей. Он достоин того, чтобы она не оставила его одного в тяжелой ситуации. А поскольку с Митей все в порядке, она имеет полное право подумать о себе.