Я отпихнул с дороги какой-то деревянный столб и увидел низкую неудобную скамью в нише слева от амвона. Это было то, что нужно. Мы с Бубликом расчистили себе проход и я, наконец, уселся. Собака пристроилась рядом, с тоской озирая наш новый дом. В воздухе висела пыль от постоянно осыпающейся штукатурки и с улицы где, как и прежде громыхали снаряды. Я дал попить себе и собаке.
Бублик тяжело вздохнул и улегся, забившись как можно глубже под скамейку. Не описать, как мне хотелось сделать то же самое, но места там явно хватало только ему. Я тяжело вздохнул и улегся на скамейку. Так мы и лежали, вздрагивая при каждом падении снаряда. Потолок местами сохранил роспись, и я смотрел на группу нарядно одетых мужчин монголоидной наружности, приносящих дары (что-то морское судя по щупальцам) кому-то, чье изображение кануло в лету вместе с очередным взрывом. Для моего сознания картинка была совершенно парадоксальной, поэтому я улыбался. Улыбался даже когда начал невольно вспоминать, как попал сюда, в этот странный, страшный мир. Улыбался… Не долго, конечно. Группа мужчин откололась и низверглась, засыпав меня старой штукатуркой. Я все-таки сполз со скамьи, чтобы погладить собаку. Там и остался.
***
За две недели до ранее упомянутых событий.
Бублик гордо вышагивал рядом со мной. Он не так давно узнал команду «рядом» и стремился продемонстрировать это знание, как можно усерднее. В данный момент требовалось усердие совершенно иного свойства.
– Иди гулять, Бублик! Вон садик! – Я помахал в сторону садика. – Вот листья. – Куча только осыпавшихся, шуршащих листьев призывно переливалась всеми цветами ранней осени.
Собака стояла «рядом», ожидая от меня похвалы или толчка в нужном направлении. Я развернул его к листьям и легонько подпихнул.
– Иди, погуляй. Мне еще работать вечером.
Пес послушно засеменил к листьям, снова взглянул на меня и с чистой совестью плюхнулся на них пузом. Секунда, собака исчезла с головой.
Я удовлетворенно кивнул и закурил. Из кучи доносилось фырканье, похрюкивание и все прочие звуки – свидетели незамутненного собачьего счастья.
На часах половина седьмого вечера, вторник, пятнадцатое сентября. Москва. Двор пятиэтажки в районе Перово. Во дворе – курящий мужик тридцати двух лет. Высокий, скорее жилистый, чем спортивный, темноволосый, одет не броско (джинсы, кроссовки, темно-зеленая футболка с надписью на не нашем языке, ветровка темно-синяя, со светоотражающей полоской). Это из описаний очевидцев. Собака – французский бульдог (на самом деле – помесь французского и английского бульдогов), по кличке Бублик. Далее удалось установить, что хозяин Бублика – Николай Земцев, 61 квартира, второй этаж. Проживает один (с собакой), не общительный, хотя неизменно со всеми вежлив. Дверь если надо придержит, сумки до квартиры донесет. Разговоры особо не поддерживал, в жизни дома не участвовал, гостей не водил, по крайней мере, так, чтобы эти моменты кто-то запомнил. На работу не ходит, квартиру подарили родители.
Участковый потом выяснит, что догадки соседей не соответствовали истине. Квартиру купил сам, так же как жилье родителям в Москве и в Барселоне. На работу ходит не регулярно так как регулярно не требуется. В двадцать лет придумал какой-то стартап, продал китайцам. Разбогател. Живет скромно, копается в компьютерах. Участковый презрительно закатил глаза. Не женат. Кто-то из соседей вспомнил, что два года назад жил с девушкой. Довольно долго. Потом появилась собака.
Я конечно ни этого мнения соседей, ни об их относительной осведомленности, не знал. Стоял и курил, пока Бублик барахтался в куче листьев. Мимо проехала машина, в свете фар на куртке блеснула светоотражающая лента. Двор наполнился вечерней негой. Наверное, из-за нее я пока не решился переехать в новый дом, в новый район.
Это то чувство, когда летом стоишь в середине двора в окружении низких домов и высоких деревьев, а воздух, тоже низко стоящий, без дуновения ветерка, напоен терпким запахом пряной листвы или клевера. Из палисадника под окнами первого этажа на тебя пялится лебедь из шины, олень из шины и животное, которое Господь не стал создавать, а соседка создала. Из шины. Мимо проезжает машина, обдавая тебя выхлопными газами, но ты куришь, поэтому хуже не будет. Кто-то кричит что-то с балкона проходящим мимо школьникам, а кто-то сушит на перекладинах брусьев постельное белье. Оно трепещет на вдруг налетевшем ветру. Кто эти люди, которые в двадцать первом веке так сушат белье в центре Москвы…
Я поперхнулся дымом. Кажется, пора отсюда уезжать. Начинаю ностальгировать по тому, что происходит прямо сейчас. Дальше будет хуже. Дальше – одинокая старость, так как самой знойной соседке здесь – не меньше шестидесяти.