Прошу, убей меня! Подлинная история панк-рока

Глава 40 Один посреди толпы [68]

Джеймс Грауэрхольц: Билли, сын Уильяма Берроуза, умер в марте 1981-го. А Уильям снова сел на геру еще летом 1978-го: когда Билли делали операцию по пересадке печени, он жил в Болдере и затусовался с местными панками. А они, как и многие другие, прямо кончали от радости, если появлялась возможность подогреть Уильяма Берроуза.

Такие у них были понты. Типа: «Мы ширялись вместе с Берроузом». То есть: «Что, съели?» Это примерно как: «Сегодня папа римский отслужил мне персональную мессу». Ага? Похоже, да? Вот такая пошла мода. Когда Уильям вернулся в Нью-Йорк, ему тоже таскали героин. На это было страшно смотреть. Уильям выглядел так, как будто постоянно пытался что-то скрыть от меня, и настроение у него было такое подавленное. И все время он ходил какой-то обдолбанный. А хуже всего, самое отвратительное в наркотах – какими они становятся тупыми. Только сидят и разговаривают про ширево. Как будто там есть о чем говорить.

Так что меня уже все порядком достало, я чувствовал, что достиг всего, что нужно, – так сказать, взошел на Эверест. Пять лет уже прошло – пора заняться чем-нибудь еще. Свалить куда-нибудь. Как Патти Смит. И тогда я загрузил все архивы и прочую хрень из Бункера в шестиметровый грузовик и поехал через всю страну в Лоуренс, в Канзас.

Вообще-то я не хотел бросать Уильяма. В конце концов, я заботился о нем, я любил его – и сейчас люблю. Поэтому я сделал нечто среднее. Уехал из Нью-Йорка и забрал с собой архивы, банковские счета и все остальное. Но он мог жить, где захочет, а я часто приезжал к нему, мы ездили куда-нибудь вместе. Я навещал его, и он меня – иногда. А еще я надеялся все-таки вытащить его в Лоуренс, чтобы он там остался. Потому что в его возрасте не дело жить в Нью-Йорке, обладая такого рода популярностью. Сторчаться, помереть от передоза, упиться до смерти проще простого; он ведь для всех Отец-Героин, и всем хочется вместе с ним забалдеть. Как в зоопарке: «Мы собираемся пойти посмотреть на Берроуза».

Джеймс Ченс: Когда The Contortions только начинали играть, моей основной целью – я думаю, в этом нет ничего особенного – было показать, что я не хуже других. Публика тогда состояла по большей части из этих чуваков из Сохо, которые доставали меня до невозможности. Стоят постоянно – морда кирпичом – и изображают, какие они все крутые. У меня едва не пропало желание вообще появляться на сцене, и я подумал: «Нет, пидоры, вы у меня будете втыкать!» В основном это шло от моей абсолютной злобы и ненависти.

Но я не собирался показывать свои эмоции на сцене. Просто на одном выступлении в «Миллениуме» все случилось само собой. Я сам не понял, что меня заставило спрыгнуть в зал и начать распихивать там всех, проталкиваясь через толпу. Я хватал кого придется и отвешивал плюхи. Я бегал там, люди старались убраться с дороги, и только Эния Филипс смотрела так, как будто хотела сказать: «Посмей только дотронуться до меня».

Я и не посмел.

Сильвия Рид: Я думаю, что Джеймс – талантливый человек, но когда он появился в нашей жизни, мы с Энией больше не могли нормально общаться. Она стала очень неуравновешенной, и каждая попытка поговорить с ней, когда он был рядом, заканчивалось дракой – настоящей дракой между ней и кем-нибудь еще, обычно Джеймсом. Один раз было выступление в Paradise Garage, а промоутер там был большая скотина, и они, конечно, не собирались никому платить. Приходят их вышибалы и говорят типа: «Все, давайте отсюда», – а все такие: «Где деньги?» Джеймс в ответ на это встал в углу и стал кричать, чтобы привлечь к себе внимание. Они хотели подойти к нему и выкинуть оттуда, а он взял и чем-то себя порезал.

Кровь текла у него по шее, вышибалы с омерзением отвернулись. Они подумали, что он ненормальный и не хотели до него даже дотрагиваться.

Из таких невообразимых сцен состояла вся жизнь Энии.

Джеймс Ченс: Мы с Энией были почти уверены, что панк мертв и настало время для чего-нибудь другого. Она побывала в Германии и увлеклась террористами – Баадером и Майнхоф. Сказала, что должна принять решение: стать террористкой или заняться чем-нибудь таким, на чем можно заработать. От Contortions она просто балдела, так что в конце концов стала нашим менеджером.

После этого я полностью отдался в ее руки. Я имею в виду не только музыку, но и все остальное: мой образ, все дела, она вообще вела меня по жизни. По-моему, многие думали, что она провоцирует меня на эти припадки и всякое такое, но на самом деле было как раз наоборот. Она всегда старалась успокоить меня и сделать мягче, что ли. Ненависть и бешенство как будто стали существовать отдельно от меня, только иногда выплескивались наружу, особенно когда я напивался. Это было занятно, но уже начинало превращаться в полный бред.