Прошу, убей меня! Подлинная история панк-рока

Извини, мама. Интервью с Питером Джорданом, пленка 2, 22 сентября 1994 года, Нью-Йорк.

Питер Джордан: Когда я только начинал играть, где-то в 1965-м, как-то я стою с гитарой посреди своей комнаты, въебенил усилок на полную и ору: «На хуй!» – без перерыва, во все горло. И хуярю на гитаре.

Мама открывает дверь. Типа, мой дом, моя спальня, что тут вообще происходит?

И получается что-то типа: «На хуй! На хуй! На хуй! На хуй! Ой, мам, извини».

Она такая: «Что ты делаешь?»

А я не знал, что сказать. Не мог объяснить ебучие мотивы своего охуенно антисоциального поведения.

Music Machine. Интервью со Скоттом Эштоном, пленка 3, 15 февраля 1995 года, Анн-Арбор.

Скотт Эштон: С Джонни Роттеном я познакомился в Англии уже после того, как распались Sex Pistols. Это было, когда мы с Фредом Смитом и Гэри Расмуссеном работали с Игги. По-моему, во время тура «Lust for Life», потому что я не ходил «клубиться»: думал, что это совсем глупо. И мы отказывались играть «China Girl». Я не люблю эту песню. Игги хотел ее спеть, но мы мычали и мямлили до тех пор, пока до него не дошло.

Мы выступали в «Music Machine», и после окончания за кулисы подошли Боуи и Роттен. Все сидят там за большим столом, и Боуи с Игги открытым текстом объясняют Джонни, что ему нужно делать. Ну типа: «Сделай вот это, пошли тех чуваков, соберись, пойди поговори вот с кем…» А он просто сидит и молчит. В конце концов Джонни встал и сказал: «Идите на хуй. Заебали».

Он подошел к нам с Фредом и Гэри, у Фреда оставалась четверть бутылки вискаря, и он говорит: «Можно?» И потом: «Вот с вами я бы посидел, народ». До этого я как-то не обращал на него внимания. А теперь подумал: «Нормальный чувак. Только что послал на хуй Игги и Боуи».

Гостиничный сервис. Интервью с Ли Блэком Чайлдерсом, пленка 7, 26 января 1994 года, Нью-Йорк.

Ли Чайлдерс: Видели заднюю сторону «LAMP»? Там, где отпечатки пальцев? Никогда не задумывались над тем, почему там эта куча отпечатков? Ну так вот. Я с ними вместе не мотался, Гейл мне рассказала.

Кажется, они приехали в Лидс. В комнате она и пара музыкантов из группы, и тут они слышат стук в дверь. Входит чувак с пушкой: «Спокойствие, спокойствие, не волнуйтесь. Я из охраны. Ловим террориста».

Гейл говорит: «Ясно».

Тогда он сказал: «Я вынужден задержать вас на некоторое время ради вашей собственной безопасности».

Гейл сказала: «Ладно».

Время идет, чувак сидит, наведя на них ствол, и в основном молчит. Гейл пытается завязать разговор, но у нее не очень получается. Потом из вестибюля позвонил Уолтер и говорит: «Гейл, жрать охота. Спускайся и купи нам завтрак».

Гейл говорит ему типа: «Слушай, меня тут задерживают. Очень важно. Если уйду, я труп».

Уолтер говорит: «Странная ты какая-то. Я сейчас поднимусь».

Приходит Уолтер. Тук-тук-тук, открывает дверь – и чувак с пушкой тоже берет его в заложники. И так всех. Как в фильмах у братьев Маркс[77], ага? Очевидно, они все приходили к Гейл в комнату, потому что, кроме нее, ни у кого не было денег.

И вот они все сидят под стволом, и, к высочайшей чести Гейл, она совершенно спокойна. Она разговаривает с ним.

Типа: «Что тут вообще происходит? Вы что, больной? Мы рок-н-ролльная группа, мы не террористы. Заканчивайте, потому что нам через двадцать минут надо идти на прослушивание».

Он отвечает: «Сидите тихо, мэм».

Наконец он встал и говорит: «Все чисто. Я пошел», – и пошел.

Оказывается, чувак был известный псих и давно уже этим занимался. Когда приехала полиция, им пришлось снять у всех отпечатки пальцев, чтобы потом искать его отпечатки по несовпадениям.

Естественно, полицейские заявили, что они ничего не могли сделать, но вообще вели себя очень вежливо. Гейл сказала: «О, из этого получатся классные сувениры. Можно мне взять?» – и они сказали: «Конечно». Потом она отдала их Крису Стэмпу, и он сделал из них обложку.

Снова в упадке

Психнациевробаблотелки. Интервью с Роном Эштоном, пленка 5, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор.

Рон Эштон: Игги был полный дебил. Занимался такой дурью – клеил богатых евреек. У него была одна очень богатая еврейская телка по имени Алекс. А у нее была закадычная подруга Джорджия. Игги начал приводить их к нам, но сам всегда был под таким кайфом, что они начинали докапываться до меня – из-за всех этих нацистских штучек. Стали такие психнациевробаблотелки.

То есть я использовал Игги.

Тогда я начал немного понимать его: как он сам использовал их и почему им надоедал. Кончилось тем, что я тоже стал их использовать, вместе с их лимузинами. Я появлялся в доме Алекс – в «Большом Доме» – и говорил: «Блин, а если придет твой отец?»