Просёлочные дороги. Колодцы предков

— Ты отказался взять от нас рекомендательное письмо к Марыське и Хенрику. Как же собираешься действовать?

— Не волнуйся, я уже все продумал.

— А если на тебя там нападут все эти Доробеки вместе с панной Эдитой?

— Во-первых, Доробеки ждут, пока уедут обитатели фургона. А во-вторых, я намного больше боюсь твоих родичей. И представить невозможно, что эти люди способны отколоть, когда свалятся кучей на бедную Тоньчу!..

* * *

Теперь я уже и сама не пойму, как мне удалось проехать из Чешина в Тоньчу через Гарволин и Седльце. Чтобы как можно дольше растянуть время в пути, мы с Лилькой выбирали самые что ни на есть просёлочные дороги, старательно избегая всех мало-мальски приличных. Неимоверно извилистая трасса отняла у нас весь день, и только поздним вечером я остановила машину у исторического треугольника, образованного развилкой двух дорог, перед лужей, увековеченной ездой мамули на кабанчике. Носом машина упёрлась прямо в ворота усадьбы моей светлой памяти прабабушки.

Ворот, собственно, не было. На трухлявых столбах сохранились проржавевшие остатки железных петель. Ряд высоких деревьев по-прежнему тянулся вдоль дороги, за ним, в глубине двора, виднелся старый амбар. Полуразвалившаяся, с заколоченными окнами, прабабушкина хата представляла собой жалкий вид. И вообще вся усадьба выглядела удручающе — тлен и запустение. Глаз отдыхал только на вагончике, стоявшем в саду под деревьями — новенький, свежепокрашенный, с аккуратным крылечком и белыми занавесками на окнах, он резко контрастировал с окружающими развалюхами.

Выслушав наше сообщение о свалившихся на семью бедствиях и намерении заняться поисками неизвестных ценностей, Марыська сначала схватилась за голову, а потом поспешила выгнать из вагончика своих детей-подростков. В вагончике, кроме неё, осталось восемь человек.

— Только детям об этом ни слова! — сказала она. — Что касается меня, то можете тут делать, что только пожелаете — хоть развалите все до конца, хоть в огороде баобабы выращивайте. Но учтите: я ничего не знаю, я слепая и глухая. И вообще завтра мы отсюда уезжаем. Говорю вам это с глазу на глаз, между нами, ибо официально нет моего согласия ни на что!

Семь человек с удивлением вытаращили на неё глаза, восьмой остался невозмутимым. Восьмым был Марыськин муж Хенрик.

— А в чем дело? — спросила мамуля. — Ты должна так с нами говорить?

— Да как же мне говорить? — с горечью вопросила Марыська. — Это вы можете себе позволить говорить как вам заблагорассудится, а я… Забыли, чья я дочь? Вы к этому паршивому наследству не причастны, живёте свободно, а я должна его стеречь, оберегать, чтобы какая-нибудь из гиен не оттяпала себе кусок. Видите же, что мы тут пальцем о палец не ударили, нельзя! Хенрик хотел очистить колодец или новый выкопать — куда там! Не моги! По воду к соседям ходим! Скамейка развалилась, а отремонтировать не имеем права — сразу в суд подадут, что сидим на чужой собственности! Ведь никто не знает, чья это скамейка.

— Да кто запрещает? Ведь никого же тут нет! — удивилась Тереса.

— Не беспокойтесь, сразу донесут. У каждого из наследников в деревне свой доносчик, пишут письма. Видите, вроде бы никого нет, тихо и спокойно, но попробуй хоть одну доску сдвинь с места — сразу сбегутся! Из Аргентины заявятся, из Китая, с Северного полюса! Тут недавно заехал какой-то симпатичный человек, попросил разрешения пожить в садике в палатке, так мы вынуждены были его прогнать. Одна женщина хотела снять наш вагончик, пожить, когда мы уедем, хорошие деньги давала — дудки! Как можно! Сразу бы нас обвинили, что пользуемся чужой собственностью для получения прибыли…

— Но нам-то сможешь сдать свой барак? — перебила её мамуля. — Никакой прибыли тебе от нас не будет, так что, наверное, можешь нас впустить?

— Вы — дело другое, вы родня, вы можете и без разрешения поселиться в вагончике, сломать замок и жить, вам ничего не будет. Если я на вас не подам в суд. А я не подам, мне не хочется, да я могу и вовсе об этом не знать. О, прекрасная мысль! Пусть это будет кража со взломом! Вернее, взлом. Перед отъездом Хенрик повытянет болты из обеих скоб запора, чтобы вам легко было их и вовсе выдернуть! Слышишь, Хенричек?

Вот так с глазу на глаз мы обсудили с Марыськой свой статус пребывания в Тоньче и пребывание начали со взлома её барака. Это и в самом деле оказалось совсем нетрудно, мы с удовольствием сорвали с двери фургона огромный висячий замок вместе с петлями, недовольна была только Тереса, утверждавшая, что мы её тут совсем сбили с пути праведного, к себе в Канаду она вернётся законченной преступницей — воровкой и взломщицей. И неизвестно кем ещё, ведь это наверняка не конец.

Тётю Ядю чрезвычайно встревожило известие о женщине, которая хотела снять Марыськин фургон.

— Вы слышали? — почему-то шёпотом волновалась она. — Это наверняка Эдита! Значит, они где-то поблизости. Надо будет постеречь Тереску!