Просёлочные дороги

В ручейке текла не вода, а скорее жидкая грязь. От мостиков осталось две доски. Вспомнив времена, когда мне приходилось по балкам не шире десяти сантиметров проходить над жидким бетоном, я без особого труда перебралась к Люцине.

— Доски скользкие и прогибаются, не знаю, выдержат ли тебя. Какого черта ты вообще сюда полезла? Понятия не имею, как тебя отсюда вызволить. По доскам тебе не пройти, разве что на четвереньках.

— А самое плохое — отца твоего я так и не нашла, — пожаловалась Люцина. — Нигде не было, я довольно далеко прошла и, возвращаясь, решила заглянуть сюда, может, на этих кочках пристроился. Не могла же я знать, что мостки проломятся! Давай попробуем.

Первая попытка провести Люцину обратно закончилась тем, что я едва не свалилась сама в жидкую грязь. Вторая была не лучше. Надо как-то по-другому взяться за дело.

— Давай пройдём твою кочку до конца, может, есть какой другой мостик.

— С той стороны вода, — ответила Люцина, махнув рукой на восток. — А с другой стороны я не проверяла. Как раз собиралась, да увидела тебя.

С той тоже была вода. Похоже, мы оказались на болотистом, заросшем тростником берегу речки, отделённом от материка паршивым ручейком, который-то и ручейком нельзя назвать, так, грязная лужа. Пройти через эту лужу можно было по тем жалким мосткам, которые проломились под Люциной. А хуже всего было то, что, выйдя на противоположную сторону кочки, мы увидели отца.

Отец стоял на другой кочке, поменьше. Держась одной рукой за рахитичное деревцо, он другой отчаянно размахивал, сжимая в ней свои ботинки, и кричал слабым голосом:

— Эй! Алло! Эй! Вы слышите меня? Перебросьте какую-нибудь доску, я не могу пройти! Тут грязно!

Мы с Люциной оторопели и не сразу откликнулись на призывы. Вид у отца был жалкий: закатанные до колен брюки, грязные босые ноги, дрожащие руки, пиджак накинут на плечи. От его движений ходуном ходило не только рахитичное деревцо, но и вся кочка. Как-то подозрительно она хлюпала под ним, прогибалась…

— Все правильно, — обретя способность говорить, констатировала Люцина. — Мы здесь, отец там. А твоя мать сидит на лугу и не может отойти от машины, ведь ключи ты наверняка прихватила с собой. Запереть её не сможет, а незапертую ни в жизнь не покинет.

— И тем не менее, согласись, она в самом лучшем положении, — отозвалась я. — У неё есть еда, питьё, матрас и свобода передвижения. Теперь, наверное, придётся ждать, что Тереса нас найдёт и вызволит.

Поскольку отец все махал и звал на помощь, громогласным криком в два голоса мы известили его, что слышим и спасём, а вообще, что он там делает? Отец пояснил — искал место, откуда можно забросить удочку в чистую воду, но его какая-то пакость укусила за подмышку, когда он забрасывал, поэтому немного промахнулся, и крючок зацепился за что-то вот у этого деревца. Очень хороший крючок, не мог он его оставить, перешёл на кочку но какой-то колоде, которая сразу утонула, так что вернуться обратно он никак не может.

Проклятие какое, что ли, тяготеет над нами?

— Не знаю, что и придумать, — сказала Люцина. — Идиотское положение! Ты видишь выход?

Выход я видела, но жутко трудоёмкий. Вздохнув, я ответила:

— Придётся как следует потрудиться. Пошли, понадобится твоя помощь.

Сколько сил потребовалось для отдирания одной из Люцининых досок, чтобы переправить по ней отца — я описать просто не в силах. С доской мы помчались к отцу. Тот терпеливо ждал у рахитичного деревца. Я сняла туфли и вынуждена была войти в воду, предупредив Люцину, что произойдёт, если меня укусит хоть одна пиявка. Слава богу, такое испытание нам не было суждено. Отец переправился без особого труда, правда, чуть не утопил и эту доску. Тогда мы до конца дней своих не вернулись бы на материк.

Общими усилиями уложили мы спасательную доску на прежнее место и теперь вдвоём с отцом, с превеликим трудом, переправили Люцину. При этом в грязный ручей свалился пиджак отца, который у него был наброшен на плечи. С помощью палок, тростника, удочки нам наконец удалось его выудить.

— Почему ты не надел пиджак нормально? — злилась я.

— Не мог, болела рука. Куда меня эта пакость укусила.

Сказать, что по завершении всех этих операции мы были грязными, как на редкость неряшливые свиньи — значит, ничего не сказать. Выяснилось — отца укусила оса, он сразу стал распухать. Мамуля оказалась на высоте, и но сравнению с тем скандалом, который она закатила нам на лугу, уже не столь страшной представлялась перспектива утонуть в болоте. Естественно, в таком виде сесть в машину мы не могли, надо было хотя бы смыть с себя грязь. Да, правильно я подумала — торчать нам тут до конца века.