Проситель

-- Но ведь если представить себе, что всякий тоталитарный режим -диктатура, фашизм и так далее -- это воплощение мужского начала, то получается, что демократия -- женского? -- спросил Мехмед. -- Если допустить, что для истинной, то есть доведенной до логического абсолюта, демократии немыслимы никакие ограничения -- как можно ограничивать свободу? -- то в их числе оказываются и ограничения, проистекающие из половой принадлежности. Разве демократично, Али, препятствовать женщине, если она хочет быть мужчиной, и наоборот? Выходит, что логически законченная демократия в идеале как раз и есть общество свободных бесполых существ. Так что, может статься, Али, Россия, не труп, лежащий поперек прогресса, а, так сказать, обогнавший всех соперников бегун? Допускаю, что нашему с тобой -- западному -- миру было за что ее ненавидеть, когда она строила коммунизм. Но за что им, то есть нам, ее ненавидеть сейчас?

-- Видимо, за вечно длящуюся незавершенность, -- ответил Исфараилов. -Она должна исчезнуть, чтобы перестать показывать другим, что их ждет. Ведь если вдуматься, Мехмед-ага, -- поднял на Мехмеда непроницаемый черный взгляд, -- пола нет ни в раю, ни в аду.

"А ты? -- чуть было не спросил Мехмед. -- Какого ты сам пола, Али?" Но вместо этого только усмехнулся:

-- Откуда там пол? Если рай в небесах, а ад внутри подземного огня? Там -ни пола, ни стен.

Мехмед вдруг понял, что именно он видит, но не может понять, описать, подобрать слова и так далее в глазах Али. Непроницаемое ничто (или нечто) в его взгляде являлось субстанцией, растворяющей человеческое сознание, то есть, если применить провозглашенный Джерри Ли Коганом принцип подобия, растворяющей Бога субстанцией. Ада и рая нет, понял Мехмед, тело растворяется в земле, а сознание... Мехмед вдруг почувствовал, как близок, неправдоподобно близок он к смерти и одновременно к разгадке главной тайны...

-- Таким образом, Мехмед-ага, -- завершил в высшей степени спорную мысль Исфараилов, -- Россия, в сущности, достигла совершенства, предела. Она одновременно в раю и в аду, Мехмед-ага. У нее нет пола, то есть она не плодится и не размножается, а лишь поддерживает собственное существование, то есть как бы находится в некоем монастыре. Она лишилась сознания, вы совершенно правы, Мехмед-ага, ей не за что зацепиться, она скользит по ледяному склону в ничто. В сущности, нынешняя Россия завершила свой путь в истории, Мехмед-ага, и мы с вами должны позаботиться о том, чтобы она завершила его достойно. Ну а потом начала бы новый путь -- путь субъекта Аллаха.

-- Что вы хотите мне предложить, Али?

-- Вы отказываетесь от своих планов относительно завода на Урале, -сказал Исфараилов, -- мы же в свою очередь гарантируем вам этот завод плюс к этому выполняем любое ваше желание по ликвидации любого -- хоть президента России, или США, или... еще какого-нибудь президента, а может, и не президента -- человека.

Мехмед почувствовал странное головокружение, как будто он одновременно взлетал вверх и проваливался вниз. Вероятно, это было состояние, в котором пребывала несчастная Россия, находящаяся, как выяснил Али Исфараилов, одновременно в аду и в раю. Впрочем, теряя сознание, Мехмед, как ни странно, оставался в сознании. Перед его глазами, как караван верблюдов по песку пустыни, потянулись лица людей: Джерри Ли Когана, президента Имеретии, президента России и... почему-то какое-то малознакомое лицо.

"Берендеев, его фамилия Берендеев", -- вспомнил Мехмед.

В следующее мгновение темная, все на свете просчитывающая сила, как ветер осенний лист, взметнула Мехмеда ввысь. Но не в небесную, а в непонятную отчетливую высь, откуда и Джерри Ли Коган, и многие другие известные Мехмеду уважаемые люди, не говоря об Александере Мешке и Халиле Халиловиче Халилове, показались крохотными, как рассыпанная на кухонном полу крупа. А люди, жившие некогда в деревне Лати на советско-турецкой границе, вообще превратились в воздух, в ничто. Сознание Мехмеда уподобилось компьютеру, по которому, как волны по поверхности воды, побежали цифры. Лица возникали и тонули посреди экрана, пока наконец на экране не осталась одна-единственная бесконечно длинная из-за прицепленных к ней, как вагоны к локомотиву (опять поезд!), нулей цифра и одно-единственное лицо.

Берендеева.

Это было невероятно, но компьютер свидетельствовал, что в этом случае (проект Берендеева плюс завод на Урале) Мехмед становился...

Он с трудом перевел дух. Достанет ли у цифры сил потянуть за собой такое количество нулей-вагонов?

Он больше жизни ненавидел страну под названием Россия.

Больше жизни ему хотелось... денег.

Мехмед как будто забыл, что их у него столько, что не истратить до самой смерти. Это было ни с чем не сравнимое ощущение, как если бы Мехмеду вдруг открылся во всей своей непреложности смысл жизни и он ради этого самого смысла был бы готов послать... саму жизнь.

Как бы отстраненно, как бы не имея в виду себя, Мехмед подумал, что, пожалуй, деньги первичны, а пол вторичен.