— Не могу поверить, что слышу это, — тут же ответил Дэймон, в темных глазах сверкнуло дьявольское веселье. — Чарльз, прославившийся своими знаниями тантрического секса, Чарльз, с которым я знавал и шлюх, и леди, одинаково умолявших о страсти, — и это тот самый Чарльз, который не может уложить собственную жену в постель?
— Я этого не говорил, — резко ответил Чарльз. Он вздохнул. Голова была тяжелой и разгоряченной. Ему показалось, что он находится в алкогольном забвении, винной нирване, не слыша эха молчаливого презрения Морриган. Он закрыл глаза, чтобы не видеть насмешку в черных глазах Дэймона, таких же, как у Морриган, — Боже, каким дураком он себя выставил! — и откинул голову на прохладную кожаную обивку кресла.
— Будь другом, налей еще.
— А почему бы и нет. На самом деле, думаю, что присоединюсь к тебе.
Пустой бокал из-под бренди выскользнул из пальцев Чарльза, он сразу же услышал звон стекла о стекло, всплеск жидкости, еще звон, другой всплеск.
— Да. Это определенно стоит отметить.
Бокал вернулся в руку Чарльза.
Чарльз проигнорировал тост и проглотил половину стакана бренди, словно воду. Воду из Темзы, кисло подумал Чарльз. Взятой с той стороны от моста, куда выходят сточные трубы.
Он открыл глаза, чтобы поверх бокала взглянуть на Дэймона, смеющегося над ним.
— Эта чертова наседка сказала мне, что Морриган мас… мастурбировала.
— Проклятье, Чарльз!
Дэймон больше не смеялся. Чарльз снова его шокировал. Дважды за день. Чарльз залился смехом, схватившись за живот, надрываясь от хохота, он согнулся пополам, уткнув трясущуюся голову в колени.
Дэймон выдохнул. Или это, по крайней мере, походило на выпускание воздуха. Пукание тоже было своего рода выпусканием воздуха. Одним из тех звуков, ответственность за которые престарелые леди возлагали на невинных мопсов, возлежащих у них на коленях. Слезы потекли по щекам Чарльза. Все тело дергалось и тряслось. Как хорошо было смеяться, действительно просто смеяться. Уже больше года, как он не смеялся. С тех самых пор, как женился.
Чарльз схватился руками за подлокотники кресла и резко выпрямился. Дэймон маячил над ним, словно один из тех древнегреческих певцов.
— Певец, приятель. Я в единственном экземпляре, не в нескольких, как тебе, возможно, сейчас показалось. Сейчас я позвоню, чтобы принесли кофе, ты выпьешь его, а затем мы попытаемся докопаться до сути того, что довело тебя до такого состояния, прежде чем ты продолжишь ставить себя и свою жену в затруднительное положение.
Чарльз бросил свирепый взгляд на Дэймона, но тот исчез. Пожимая плечами, он откинул голову и закрыл глаза. Следующим осязаемым чувством было ощущение того, что его макают в чашку обжигающе горячего кофе.
— Пей. Или я волью его в тебя через воронку.
Чарльз выпил. После нескольких маленьких чашечек горячей жидкости он сообщил своему сердечному другу, что лично воткнет воронку ему в горло, если тот не угомонится.
— Ладно, Чарльз. Если ты думаешь, что можешь справиться с этим сам, то тогда разъясни мне кое-что. Что это за чертова ерунда о том, что Морриган все еще девственница?
Чарльз провел руками по лицу и волосам. Они дрожали, словно он пил неделю, а не всего лишь каких-нибудь шесть или семь часов — он точно не помнил, сколько с тех пор прошло времени. Иисус! Чего он там наговорил? Ему просто хотелось с кем-то поделиться, требовалось дружеское участие того, кому было небезразлично, живой он или мертвый. И это все вылилось в импровизированное посещение друга Дэймона, который жил в тридцати милях к северу от его поместья.
Он поморщился, вспомнив взмыленные раздувающиеся бока лошади. Вспомнил унижение перед приятелем, вытаскивающим осколки графина из его ноги. Эхо пьяного хихиканья.
Безумие. Полное безумие.
Он вздохнул.
— Я этого не говорил. Ведь так?
— И что, черт возьми, ты имел в виду, говоря, что твоя жена занимается мастурбацией?
Чарльз улыбнулся. Он действительно помнил, что говорил это.
— Если бы ты видел свое лицо, Дэм, ты не был бы так прозаичен.
— Чарльз, ты говоришь о своей жене, ради Бога! Не о какой-то двухпенсовой шлюхе!
— Тогда позволь нам надеяться, что ты считаешь тайны своих друзей, такими же конфиденциальными, как и тайны своих пациентов, — холодно заметил Чарльз.
Внезапно мрачное лицо Дэймона посетила едкая ухмылка.
— Мои пациенты, в большинстве своем относящиеся к так называемым сливкам общества, не посмели бы признаться в том, в чем только что признался ты, из страха в дальнейшем встретиться со мной за каким-нибудь обеденным столом. Увы, теперь я боюсь встречи с твоей женой за каким-нибудь обеденным столом.