Читаем Проснись в Никогда полностью

Все лето я отвешивала мороженое загорелым тинейджерам в пляжных шлепанцах и пастельного цвета свитерах. Они заваливались к нам шумными ватагами, похожие на стайки мальков. Я сооружала чизбургеры и горячие бутерброды с тунцом и сыром, шинковала капусту для салата, взбивала молочные коктейли. Выметала за порог вездесущий песок, усеивавший кафельный пол в черно-белую клетку. Выбрасывала в мусорный бак салфетки, пакетики из-под кетчупа и соли, бумажные стаканчики из-под лимонада, рекламные проспекты, предлагавшие отправиться в море на рыбалку. Приносила забытые сотовые телефоны на кассу, чтобы их легко можно было найти, когда растяпа-владелец в панике врывался в зал с криком: «Я потерял мой… ой… Спасибо, вы меня просто спасли!» Подбирала рваные голубые билетики на стоявшую неподалеку морскую карусель 1893 года, с выцветшими безликими русалками вместо лошадок. Звездный час нашего городка настал, когда на этой карусели засняли Элеонору Рузвельт: она села боком на рыжеволосую русалку с бирюзовым хвостом. (Придавленная тектоническими плитами пышных юбок, она явно чувствовала себя не в своей тарелке и выглядела такой недовольной, что это на долгие годы стало любимым предметом шуток горожан.)

Я отмывала мусорные бачки от соуса барбекю, а столы – от потеков растаявшего «шурум-бурума» («шурум-бурум» был любимым мороженым всех ребятишек: мешанина из печенья, орехов, смеси кусочков темного шоколада). Я драила хлоркой, «Кометом» и «Мистером Мускулом» витрины, прилавки и дверные ручки. Я стирала разводы морской соли с раковин мидий и моллюсков, отполировывая каждую из них до блеска с одержимостью торговца драгоценными камнями, сдувающего пылинки со своих изумрудов. Почти каждый день я поднималась в пять утра и вместе с отцом отправлялась выбирать морепродукты к рыбацким лодкам, вернувшимся с лова. Я придирчиво осматривала крабов и камбалу, устриц и окуней, ощупывала лапы и клешни, жабры и переливчатые брюшки. Я сочинила текст песни к саундтреку из несуществующего фильма «Ограбление Лолы Андерсон на большой дороге», набрасывая слова, рифмы, лица и руки на салфетках и листовках с нашим меню и отправляя их в мусорку, до того как кто-нибудь успевал увидеть это. Я исправно посещала группу психологической помощи для подростков, переживших утрату, в общественном центре в Норт-Стонингтоне. Кроме меня, в ней состоял только неразговорчивый парнишка по имени Теркс, чей отец умер от бокового амиотрофического склероза. Он сходил туда два раза и больше не появлялся. Я осталась один на один с консультантом, дерганой женщиной по имени Деб, которая щеголяла в брючных костюмах и таскала с собой здоровенный талмуд под названием «Как справиться с потерей близкого человека в подростковом возрасте».

– «Целью данного упражнения является формирование системы позитивных ассоциаций вокруг фигуры ушедшего близкого, – принялась она зачитывать седьмую главу, одновременно протягивая мне бланк с заголовком „Прощальное письмо“. – Напишите на этом листке письмо близкому человеку, которого вы потеряли, подробно остановившись на дорогих вам воспоминаниях, надеждах и незаданных вопросах».

Выдав мне обгрызенную ручку с надписью «Курорты острова Табеэго», она оставила меня в одиночестве. Потом из-за двери донесся ее голос: она на повышенных тонах выясняла по телефону у некоего Барри, почему тот вчера не ночевал дома.

Я нарисовала на листке ястреба, разинувшего в крике клюв, и написала слова песни к вымышленному японскому аниме о забытой мысли – «Затерянные в памяти». Затем я выскользнула из комнаты через пожарный выход и никогда больше туда не возвращалась.

Я учила Сонного Сэма (зануду-переростка из Англии, приехавшего на каникулы к своему отцу-американцу) делать крабовые котлеты и жарить сыр на гриле. (Поджаривать на среднем огне на сливочном масле, по четыре минуты на каждой стороне, шесть ломтиков острого вермонтского чеддера и два ломтика фонтины). На День независимости он пригласил меня на вечеринку, которую устроил друг его друга. Когда я взяла и заявилась туда, он был потрясен. Я подпирала торшер, держа в руке стакан с теплым пивом, слушала разговоры об уроках игры на гитаре и Заке Галифианакисе и пыталась улучить подходящий момент, чтобы незаметно улизнуть.

– Да, кстати, если кто не в курсе, это Би, – сказал Сонный Сэм. – Вообще-то она не немая, честное слово.

Я не стала никому рассказывать о сообщении от Уитли, хотя мысль о нем занозой сидела у меня в голове.

* * *

Это чересчур экстравагантное платье я купила, но так ни разу и не надела, даже не вытащила из пакета. Я засунула его в недра шкафа прямо в упаковке, вместе с чеком и ярлыками, намереваясь при случае вернуть покупку в магазин.

И все же оставался микроскопический шанс на то, что я найду в себе мужество надеть его.

Дату ее дня рождения я знала так же хорошо, как дату своего собственного: тридцатое августа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее