Читаем Проснись в Никогда полностью

Я достала телефон и набрала это имя в «Гугле». Арнольд Уинвуд Белорода. Известный психиатр, почетный профессор, специалист по групповой динамике. В Брауновском университете он читал сразу несколько курсов: «Принятие этических решений: хороший, плохой, злой», «Психология манипуляции и согласия», «Иллюзия свободы воли». А также вел семинар «Лаборатория экспериментов по социальному взаимодействию и убеждению». Он опубликовал тринадцать научно-публицистических книг, одна из которых, «Герои и злодеи», получила кучу наград. Судя по статье в «Уолл-стрит джорнэл», она была посвящена «психологии раба и господина в концентрационных лагерях» и прочих ситуациях, в которых «широкие народные массы оказываются под контролем немногочисленной группы избранных».

Я бегло просмотрела статьи Белороды в «Гарвард ревью», «Экономисте» и «Сайентифик американ». Чем он так привлек Марту? Почему она прикладывала такие усилия, чтобы я не узнала о нем?

А потом до меня дошло. Казалось, чьи-то руки сомкнулись на моем горле.

Пока мы все попусту растрачивали время, воюя с обстоятельствами, Марта пользовалась вечностью в Никогда, чтобы учиться.

Белорода учил ее тому, как манипулировать группой, чтобы мы выбрали ее.

Она пыталась выяснить, как сделаться победительницей.

Я стала ездить за Мартой. Каждый раз она приезжала на факультет когнитологии, лингвистики и психологии и шла в кабинет Белороды, где они сидели, закрывшись, по три-четыре часа. Она явно нашла способ зацепить его – заинтересовала каким-то заковыристым вопросом по групповой динамике или цитатой из его статьи. Это было магическим заклинанием, которое позволило Марте близко познакомиться с человеком, равным ей по интеллекту. Когда они наконец выходили, Белорода – крохотный человечек со вздернутым носом и холеной чернильно-черной бородой, похожей на пятно из теста Роршаха, – ослепительно улыбался Марте (держащей охапку книг, полученных от него, и блокнот с пометками), восхищенный внезапным появлением новой, перспективной студентки.

Они неизменно выходили на улицу под одним зонтом, поглощенные разговором, и беседовали еще минут двадцать, стоя на тротуаре. Однажды мне удалось подобраться к ним почти вплотную, спрятавшись в нише, где под навесом курили несколько студентов.

– Вы совершенно правы, – говорил Белорода. – Но позвольте процитировать Моргана Скотта Пека[14]. Все группы проходят через четыре стадии. Псевдообщность. Хаос. Опустошенность. И наконец, подлинная общность.

– Не могли бы вы подробнее рассказать об эксперименте Милгрэма?

– А-а. Слепое подчинение авторитетам. – Белорода фыркнул. – Я бы с удовольствием, но, боюсь, меня ждет жена: мы собираемся в гости. Давайте вернемся к этому разговору завтра, после моей лекции по групповой сплоченности. – Он открыл дверцу своей машины и сел за руль. – Приятно было с вами познакомиться, мисс Петерс. До завтра?

Он уехал. Марта проводила его машину взглядом. Дружелюбная улыбка тут же исчезла с ее лица, она натянула капюшон и зашагала прочь. После этого она села у окна в «Греческой таверне», где провела несколько часов, с головой зарывшись в книги и делая выписки. Когда закусочная закрылась, она переместилась в свою «хонду» и продолжила читать там, опустив спинку кресла и включив свет в салоне.

Чем дольше я наблюдала за ней из темного парка на другой стороне улицы, тем сильнее одолевали меня удушающая липкая тревога и страх, точно вокруг меня смыкалось Никогда.

Марта была гением. Марта видела самую суть. Она опередила всех нас на множество световых лет. Она быстро приняла сокрушительную реальность Никогда и решила не бороться с ней, а стала искать способ подчинить ее себе.

Мне хотелось жить. Мне хотелось, чтобы выбрали меня. Но, глядя на «хонду», в которой горела тусклая лампочка, и сдерживая подступающие слезы, я понимала, что уже поздно, что я проиграла.

Внезапно мой взгляд упал на темную фигуру в глубине парка: кто-то толкал тачку по тропинке, направляясь в мою сторону. В тачке лежала черная горка компоста.

Наверное, следовало уже привыкнуть к постоянному присутствию Хранителя. Наверное, не надо было обращать внимания на то, что он возникал из ниоткуда даже вдали от Уинкрофта, в тот момент, когда я меньше всего этого ожидала – точно пугающая мысль, вездесущий вестник из Никогда, его зловещий привет, тревожный набат.

Голосование. Голосование. Голосование.

Похолодало. Дождь снова превращался в снег.

Я поспешно вернулась к фургону Маккендриков, плюхнулась за руль и, сорвавшись с места, вывернула на дорогу с такой скоростью, что едва не снесла фонарный столб. Хранитель остановился и проводил меня взглядом, не снимая с плеча лопаты.

Сквозь пелену снежинок я увидела его лицо и леденящую кровь улыбку.

Я не могла себе представить, что затевает Марта. Но так или иначе, я подозревала, что она так тщательно продумает и так мастерски воплотит в жизнь свой план, что никто из нас ни о чем не догадается до последнего момента.

И оказалась права.

<p>Глава 9</p>

Как я провела несколько следующих пробуждений?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза