Проснись в Никогда

Уитли выскочила из ванной, отпихнув меня в сторону, а через несколько секунд показалась в конце коридора с дробовиком в руках и прицелилась мне в голову. Я кубарем скатилась с лестницы. Грянул выстрел, пуля ударила в потолок, люстра закачалась, и на пол полетели куски штукатурки и лепнины.

— Выметайтесь! Термиты! Пиявки! Крысы!

Прозвучало еще несколько выстрелов, но я была уже у входной двери. Я рванула ее на себя и едва не сбила с ног Марту, в насквозь мокром зеленом пончо.

— Беатрис? Что случилось?

— Червяки! Опарыши! Мерзкие рыбы со складными зубами, которые живут на дне! Валите отсюда! Вы все!

Я не стала ничего ей отвечать. Добежав до моего грузовичка, я рванула с места и понеслась, не разбирая дороги, прямо по клумбам, лужам и сломанным сучьям, пока не выехала на подъездную дорожку, где слегка перевела дух.

—

Мне надо было побыть в одиночестве и проветрить голову.

Все, что они наговорили, твердила я себе, на самом деле говорили не они. Это было Никогда. Бесконечное сидение в этом месте, день за днем, пробуждало самые темные и гадкие мысли и чувства, словно ты требовал от мироздания, Бога или кого-то еще признать, что они были не правы.

«Бриллиант в невзрачной оправе всегда выглядит ярче»… «Это ты страдала по Джиму»… «Ты радовался, когда он погиб»…

Я не хотела об этом думать. Я поехала прямиком в «Капитанскую рубку», отперла дверь запасным ключом, который папа держал за настенным уличным термометром, и вошла внутрь. Сделаю себе горячий бутерброд, закушу его «шурум-бурумом» и завалюсь спать. А о том, как быть дальше, подумаю завтра, или вчера, или сегодня, черт его разберет.

Но едва я переступила порог ресторана, проскользнув через тигровые полосы теней, и оказалась внутри, как мне стало ясно: что-то случилось.

Стулья, обычно перевернутые и поставленные на столешницы, были разбросаны по полу. Стекло витрины с мороженым треснуло. Сквозь привычный запах тостов и крема от загара пробивался какой-то мерзкий душок. Я заглянула в кухню, решив, что Сонный Сэм, наверное, забыл вынести мусор, и под подошвами кед хрустнули осколки стекла. Я наклонилась и увидела, что наступила на портрет прапрадедушки Берна. Он покинул свое место над дверью и почему-то лежал у плиты, лицом вниз. Рамка была сломана.

В наше кафе вломились воры. Это была моя первая мысль.

И тут я ощутила надвигающееся пробуждение, самый черный из черных снов начал накрывать меня, точно крышка гроба, и я поняла: происходит что-то другое, что-то странное.

Раздался негромкий стук. Я вскинула глаза и завизжала. Из окна над раковиной, выходящего в переулок, на меня кто-то смотрел.

Хранитель.

Его взгляд не был ни враждебным, ни дружелюбным — просто строгим. Подбородок скрывался в тени. До меня вдруг дошло, что он обрезает плющ и побеги жимолости, густым ковром увивавшей стену. У мамы до них никогда не доходили руки.

Когда я выскочила на улицу, он уже удалялся по переулку.

— Эй! — закричала я ему вслед. — Что вам нужно?

Он и не подумал оглянуться, шлепая по лужам. Из сумки, висящей на плече, торчали секаторы. Вот он почти скрылся до углом.

— Оставьте меня в покое!

И тут до меня дошло, кто он такой.

Хранитель был напоминанием.

Голосование. Голосование. Голосование.

Глава 7

После ссоры они окончательно отдалились друг от друга. Едва открыв глаза с началом каждого пробуждения, Кип, Марта, Кэннон и Уитли разлетались в разные стороны, точно пушинки с одуванчика. Они молча уходили из дому, иной раз даже не взглянув друг на друга.

Я не препятствовала им. У меня все равно не было выбора.

Была ли это депрессия? Возможно. Злость на свою участь? И это тоже. А может, им просто хотелось посмотреть, что будет, если, не обращая внимания на предупреждающие знаки и ограждения с грозной надписью «Не заходить», перебраться через колючую проволоку вокруг смотровой площадки на крыше небоскреба и сигануть вниз.

Что бы с нами ни происходило, это не имело никакого значения. Опасности не существовало. Единственным плюсом нашего положения было то, что мы могли оставаться вечно молодыми, как в песне группы «Alphaville»[11]. Мы могли жить, умереть и снова начать жить без всяких последствий для себя.

Киплинг начал ездить автостопом.

Оказавшись на заднем сиденье «ягуара», он тут же уходил, направляясь к выезду с участка. После того как он проделал это бесчисленное количество раз, с загадочным выражением на лице, смесью решимости и надежды — будто в самом деле что-то предвкушал, — я начала за ним следить. Он выходил на большую дорогу, останавливался, немного не доходя до каменного моста, и поднимал руку с выставленным вверх большим пальцем.

Подбирала его всегда шестая по счету машина. Коричневый «понтиак» с помятым крылом.

Постоянно наблюдая за тем, как Киплинг скрывается в «понтиаке», я просто обязана была выяснить, что в нем такого завлекательного. Почему Киплинг всегда, не желая пропустить ни единого раза, садится в эту машину? Однажды я догнала его.

— Куда ты собрался? — спросила я.

Кип обернулся с испугом, который сразу же сменился раздражением:

— Что?!

— Кто подвозит тебя на «понтиаке»?