Проснись в Никогда

— Джим любил тебя. Но он тебя не видел. Он был на это не способен. А держался он только благодаря тебе. Ты была для него чем-то вроде строительных лесов. Он умел производить впечатление, притягивал к себе людей. Ну а ты любила его. Мы редко смотрим трезвыми глазами на тех, кого любим. — Она вздохнула и ссутулилась. — Это убивало меня больше всего. Почему я не могла быть твоей подругой? Почему я не могла быть рядом с тобой? Ты просто сводила меня с ума, Би.

Она покачала головой, глядя на меня. На ее лице отражалась буря эмоций.

— Я уже видела это прежде. Такое случилось с моей сестрой. Она любила одного парня, любовь побуждала ее принижать себя, забывать о себе, и это ее погубило. Твоя любовь была такой же безоглядной. Она побуждала тебя делать опасные вещи. Я просто не могла на это смотреть.

— О чем ты говоришь, Марта? — спросила я.

— О «Человеке из ниоткуда». О мюзикле Джима. Все вокруг восторгались тем, какой он гениальный. И не зря восторгались. Только вот что странно: Джим неделями ныл и страдал, что у него ничего не выходит, что он не может написать ни слова, и вдруг собрался и сделал все накануне своего дебюта на Весенних чтениях. Вот так, словно по волшебству? — Марта мрачно посмотрела на меня. — Этим волшебством была ты.

Я онемела от неожиданности. Казалось, будто в глаза внезапно ударил ослепительный свет.

— В тот вечер, когда была метель, ты показывала мне их. Свои саундтреки к выдуманным фильмам. Я их не забыла. Я запомнила слова наизусть. Когда Джим показал мне то, что он написал, я тут же узнала твой стиль. «Ты мой лучший костюм, / Ты запах новой машины, / Я смакую тебя, / Как французские вина». — Марта покачала головой. — Джим без колебаний выдал твои стихи за свои. Наверное, уверял тебя, что одолжил их на время? А о твоем вкладе расскажет потом? Он пожирал все вокруг себя, все без разбора. — Она наморщила нос. — Забавно. При всей его харизматичности, рядом с ним всегда было так холодно. И вообще, его наполеоновские планы всегда превосходили его реальный талант.

Она с философским видом пожала плечами. Я почувствовала, как в груди у меня поднимается горячая волна эмоций.

— Джим не крал у меня стихов, — возразила я. — Я сама отдала их. Все равно они лежали у меня в столе без всякой пользы. Я должна была ему помочь.

Марта впилась в меня таким пронзительным взглядом, что у меня закружилась голова.

— Все, что я делала в Никогда, — произнесла она, — все хорошее, все странное, все нелепое, все выматывающее — все это было ради тебя. Я направляла споры в нужное русло. Задавала тебе неудобные вопросы, чтобы казаться беспристрастной. Отвлекала внимание остальных от разрухи, которая постоянно возникала вокруг тебя. Плесень, бьющиеся стекла, трескающийся асфальт, падающие деревья, рушащиеся вышки — боже правый, Би, я пыталась скрыть от других тайфун, который бушевал вокруг тебя, и все это из-за твоей тайны. Из-за того, что ты была там в ту ночь.

Она закусила губу и покачала головой.

— Я даже угрохала миллион часов на разговоры с тем чокнутым профессором из Брауновского университета, с кошмарными зарослями на лице и вонью изо рта, чтобы освоить искусство убеждения и внушить всем остальным мысль о том, что это ты должна остаться в живых, потому что ты сможешь рассказать нашу историю.

Мои мысли бестолково копошились вокруг ее слов, точно краб. Я пыталась проникнуть в их суть.

Что она несет? Я проголосовала за Марту. Это Марта должна остаться в живых.

— Я не могла признаться тебе в том, что делаю: ты попыталась бы остановить меня, спутала бы мне все карты. Чтобы проголосовать, нам надо было раскрыть тайну гибели Джима, но ты должна была остаться вне подозрений. Остаться Сестрой Би. — Она покачала головой. — Я рассказываю тебе это только для того, чтобы ты знала. Чтобы ты все поняла. У каждого из нас в столе лежат непроизнесенные слова. Ты не можешь просто так отказаться от них, Би. Они принадлежат тебе. Как отпечатки пальцев. Как твои дети. Они — свет, который озаряет тебе путь. Без них ты заблудишься.

Она протянула руку и осторожно заправила мне за ухо выбившиеся волосы.

— Впредь никогда — слышишь, никогда! — не отказывайся от своих слов.

Марта. Как же я ошибалась!

— Ладно. — Она сняла очки, закрыла дужки и, слабо улыбнувшись, аккуратно положила их рядом с собой на скамейку. — Глава семьдесят вторая. Это только начало.

С этими словами она поднялась, пробормотала что-то вроде «путеводная нить», нырнула в воду и устремилась в бирюзовые глубины.

Я сидела потрясенная, не в силах пошевелиться.

Как же страшно я ошибалась!

Я вскочила на ноги и прикрыла глаза ладонью.

— Марта!

Ее нигде не было видно.

Уитли с Киплингом, плескавшиеся в нескольких ярдах от лодки, встревоженно обернулись.

— Она только что была здесь. Марта. Я… я должна ей сказать. Должна донести до нее… — Я бросилась отвязывать лодку, схватила весла и, плача, принялась лавировать между деревьями. — Марта!

Я прыгнула за борт и устремилась в темноту, в ледяное ничто.

Когда Уитли с Киплингом втащили меня обратно в лодку, я безудержно рыдала: