Проснитесь, сэр!

– Я и сам не вполне понимаю, Дживс, но как-то верю. Я заметил, что таковы многие мои концепции; это несколько обескураживает. Не полностью продуманы. Видно, у меня не тот интеллект, чтоб до конца продумывать. Натыкаюсь на мысленную преграду.

– Вполне удачно справляетесь, сэр.

– Вы считаете, Дживс?

– Да, сэр.

– Спасибо… А как вам нравится имя Ава? Кроме того очевидного факта, что это палиндром.[55] Годится для роковой женщины?

– Ава очень милое имя, сэр.

– Она очень милая, соответствует своему имени, хотя выражается грубовато. Говорит, правописание у нее «ни к черту». Но мне нравится ее прозаичность.

– Очень хорошо, сэр.

Я повалился на спину на постель, Дживс покорно сидел за письменным столиком в восторженной позе. Я закрыл глаза, видя в воображении шоу Зигфелда,[56] в ходе которого сам держал Аву в объятиях, запустив пальцы в пышные волосы… но потом перед изображением прошла черная тень, словно мысленная кинопленка сгорела. Я сел.

– Есть еще один заголовок, Дживс.

– Да, сэр?

– Боюсь, из криминальной хроники. Та самая женщина, Сигрид Бобьен, обвинила меня в краже ее тапок. Устроила шумную сцену за завтраком. Опозорила перед всеми. Пыталась организовать линчевание. У меня сахар просто взбесился. Я чуть не ослеп от диабета.

– В высшей степени неприятно, сэр. Она заявила, будто вы ее тапочки взяли?

– Да… Кажется, остальные были на моей стороне, ее охарактеризовали как истеричку, видящую привидения. Но я не полностью оправдан. Наверняка после подобного обвинения все меня чуточку подозревают… А у меня небольшой провал в памяти на время затмения. Неужели я вчера вернулся сюда с парой женских тапочек, Дживс?

– Нет, сэр.

– Кому же это знать, как не вам.

– Да, сэр.

– У нас нет ни ножниц, ни какого-нибудь резака?

– Нет, сэр. Почему вы спрашиваете?

Я разъяснил Дживсу характер преступления – тапочки были вырезаны из бумаги; Бобьен каждый вечер оставляла настоящие перед дверью. Он слушал невозмутимо, однако заметил:

– Очень странно, сэр.

– Да, странно. Странно, что она оставляет тапочки перед дверью, и странно, что их кто-то взял. Я не упрекаю ее за расстройство, но она слишком сильно отреагировала. Готова была меня убить. Очень неприятно, когда тебя ненавидят, Дживс, особенно в таком положении, когда ее нельзя избегать. Я имею в виду, что это еще хуже, чем жить с дядей Ирвином. Он меня не слишком сильно любит, но фактически ненависти не питает. Я просто его раздражаю. А эта женщина ненавидит меня. Хотелось бы сосредоточиться на работе, на одержимой любви к Аве, не тревожась из-за Бобьен и проклятых украденных тапочек… Знаете, если мы поймаем вора, это обелит мое имя перед ней и перед всеми прочими.

– Это решительно доказало бы вашу невиновность, сэр.

– Представляете, как это сделать, Дживс?

– Что ж, нынче вечером, сэр, можно выставить ваши ботинки за дверь и попробовать подкараулить того, кто решится их взять.

– Великолепная мысль, Дживс!

– Благодарю вас, сэр.

– Но вы не считаете, что за дверь надо выставить шлепанцы? Может быть, вор охотится только за ними, а не за ботинками.

– Весьма разумное замечание, сэр.

– Возможно, это простой хулиган или истинный фетишист тапочек. Необходимо обезопаситься со всех сторон. Поэтому для надежности будем ловить на тапочки, предполагая, что это мужчина. Может быть, и женщина, хотя почти все общественно опасные типы – мужчины. Женщины в большинстве случаев вымещают раздражение на самих себе.

– Да, сэр.

Я задумался о поимке предполагаемого тапочного фетишиста, бессознательно поглаживая пальцем усы. Возникшее при этом довольно чувственное ощущение вновь привело меня к мысленному шоу Зигфелда, к кино, которое я начал крутить: с Авой в моих объятиях.

Взаимный поцелуй остается великой извечной загадкой. Как только я об этом задумаюсь, не вижу никакого смысла. Наклоняешь голову в сторону, губы каким-то образом соприкасаются. Тем не менее я попробовал визуально представить наш с ней поцелуй – физически – и испортил все дело, хореография развалилась. Отложив вопрос о губах, я мысленно увидел, как мы ткнулись друг другу в лицо впечатляющими носами, и фактически выронил камеру – сознание одновременно отсняло и прокрутило кадр, в котором ее нос попал мне в рот. Впрочем, это меня возбудило. Я позволил себе задержаться на краткой сцене, потом в наказание выключил мысленный проектор и камеру. Меня вдруг охватила вовсе не шуточная тревога насчет проблемы с носом, и я поспешил оповестить о том Дживса.

– Одна деталь в моем любовном романе внушает беспокойство, Дживс.

– Вот как, сэр?

– Неудобно признаться… – Дживс спокойно смотрел на меня; выражению его лица можно верить. И я выпалил признание: – По-моему, на меня произвел слишком сильное впечатление нос Авы. Со мной никогда ничего подобного не было. Ни один нос не притягивал меня с такой силой. Не могу объяснить.

– Звучит необычно, сэр.

– Если бы я понимал Фрейда или если б действительно его читал, то назвал бы это чем-то вроде перенесения,[57] после недавней деформации моего собственного носа.

– Возможно, сэр.