Проспать Судный день

— Это же зеркало, — сказал я. — Оно, конечно, так уже не выглядит, но это зеркало.

— И?

— Может, надо написать зеркально.

Я снова макнул палец в кровь, которая уже собралась в ладони небольшой лужицей, и написал ЬЛЭИРОЛОД.

Снова ничего.

— Ну, прокололись, — сказал я.

— Что сказал Сэм? В точности?

— Сказал, чтобы я написал свое имя кровью на зеркале.

Клэренс поглядел на меня, клянусь, с искренней жалостью.

Я уже на мгновение пожалел, что решил не бить Младшего.

— Что?

— Сэм когда-нибудь называл тебя Долориэлем?

Я упрямо глядел на него пару секунд, просто, чтобы дать ему понять, что догадался бы и без его помощи, снова макнул палец в наполненную кровью чернильницу и написал на изъязвленном металле «БОББИ». Все уже начинало походить на умывальник Джека Потрошителя, но прошло мгновение, и в воздухе перед зеркалом появилась светящаяся линия — «молния», или нечто подобное, но более расплывчатое и туманное. Такое я уже видел.

— Проходи, — сказал я.

— Ты первый, о бесстрашный лидер, — ответил Клэренс.

И я шагнул.

И снова вышел в холодный зимний лес. Но увидел совсем не то, что в первый раз, когда мы сбежали из музея. Когда слышишь слово «лес», обычно представляешь себе деревья, но все сходство обугленных столбов, торчащих из земли передо мной, с лесом заключалось в наличии у них корней, выступавших над почвой, тоже черной и обугленной. Разрушения простирались вдаль, насколько хватало взгляда, по всему склону холма, где мы оказались. Разрушение, опустошение, уничтожение. Я не видел ни одного живого существа.

— Энаита уже здесь побывала, — сказал я. — И это скверно. Это совсем скверно!

— Проклятье, Бобби, не люблю, когда ты говоришь такое, — ответил Клэренс, медленно поворачиваясь и глядя на уничтоженный лес, будто ребенок, только что осознавший, что родители куда-то исчезли и он остался один в огромном супермаркете. Сделал шаг, и из-под его ноги поднялось облачко пепла. Небо было почти что белым. Нас окружало молчание.

— Поскольку обычно ты бываешь прав.

ГЛАВА 42 ГНЕВ

Это место я едва успел повидать, в прошлый раз, место, связанное с негативными событиями в моей жизни, но, пока мы шли по опустошенному ландшафту Каиноса, я был готов разрыдаться.

Странно, но отчасти моя реакция была вызвана тем, что разрушение не было окончательным. Вдали все так же виднелись горы на фоне кристально чистого неба. Глядя на них, я снова удивился, ощутив в них нечто, более реальное, чем сама реальность, то, что так поразило меня в мой первый краткий визит пару дней назад. На фоне этого опустошение выглядело еще более бессмысленным.

Более всего меня выводило из себя то, что это было не просто уничтожение созданного, все эти обугленные деревья и потрескавшаяся земля, это была ярость. Это деяние было мстительным и очень личным. Не явление природы, несмотря на рытвины в земле шириной в несколько метров и неизвестной глубины и стволы деревьев, разбросанные, будто ураганом. Это было дело рук очень-очень злого и очень могущественного существа. Разгневанной богини. Ангела мщения, отринувшего все моральные ограничения Небес.

Едва не плавая в глубоком слое черного и серого пепла, мы наконец забрались на вершину холма и огляделись по сторонам. Увидели долину, на краю зоны разрушений. Ужасно было глядеть на гибель леса в таких масштабах, но это было не первое, на что я обратил внимание. На противоположном конце засыпанного пеплом поля, которое когда-то было огромным лугом, пересекаемым рекой, от которой теперь осталась лишь пустая высохшая канава, стоял дом, который я уже видел дважды, один раз своими глазами, когда пришел сюда с Сэмом, а второй — в первый раз, когда Сэм открыл мне вход в Каинос в «комнате смеха» и я поглядел внутрь. Дом походил на неуклюжий космический корабль, приземлившийся на вершину холма, и можно было бы принять все окружающее за результат неудачного пуска советской космической программы, оставившего после себя пепелище и руины. Но сам дом был совершенно цел.

Клэренс и я удивленно глядели на него молча. Дом походил на мираж, который может в следующее мгновение задрожать и исчезнуть, если мы издадим хоть звук.

Я стоял, глядя на то, что не должно было бы существовать — по крайней мере, так не выглядело, похожее на чудесный домик посреди большого поместья, и вдруг понял, что есть еще одна странность. Клэренс выглядел просто как Клэренс.

Ну, обычно, если ты стоишь рядом с тем, кто выглядит так, как всегда, тебя это не удивляет. Но когда ты попадаешь на Небеса, ты всегда выглядишь ангелом. И, как я выяснил, когда тебя заносит в Ад, ты тоже начинаешь выглядеть как то, что принадлежит Аду. Так почему же Клэренс, стоящий рядом со мной в застегнутой до горла на пуговицы рубашке и ветровке, выглядевшей так, будто он ее отгладил, в замшевых туфлях, таких, будто они предназначены для ног старого богатого европейца, выглядел все так же? Я как-то оскорбил его до глубины души, заявив, что он носит детские «Хаш Паппис». «Это же „Феррагамо“!», воскликнул он, тем же тоном, каким я бы сказал: «У нее же движок „Геми 426“!»