Проспать Судный день

Она стояла там, среди снежных вихрей, от которых черно-белый фон стал похож на мерцание помех на экране телевизора, принимающего лишь шум, оставшийся после Большого Взрыва. Никакого стекла и керамики — она выглядела, будто сойдя с античной картины, Гера или Минерва, просто сошедшая с фрески в мир людей, больше, чем в обычной жизни, огромная и потрясающе красивая. У нее на поводках были две кошки, крохотные, по сравнению с тем, какими я их видел в прошлый раз, не львы, на этот раз, а нечто длинноухое и коричневое. Если бы не рост Энаиты, больше двух метров, и сверкающие, колеблющиеся одежды на ней, состоящие из света, а не ткани, она вполне бы сошла за богатую и прекрасную артистку, выгуливающую экзотических домашних любимцев. Правда, мы были не в Беверли-Хиллз, а на краю совершенно иного мира.

— Долориэль.

В ее голосе были сладость, любовь и сожаление. Гнев, который звучал во время нашей прошлой встречи, бесследно исчез.

— Почему ты со мной сражаешься? Почему просто не сделаешь того, что тебе сказали?

Она повернулась к Сэму.

— Все, что должен был сделать твой друг, — привести тебя, и мы проявили бы милосердие.

— Мы? — спросил Сэм. — Ты имеешь в виду себя и того, кем делала вид, что была?

Она почти что удивилась.

— Делала вид? Ты имеешь в виду маскировку, которую я использовала, чтобы призвать тебя? Никакого вида, только секретность. Разве я не сделала того, что говорила? Разве этот мир не прекрасен? Разве я не поступила, как обещала, отдав его тем, кого вы привели ко мне?

— А потом сожгла на хрен его часть, вместе с многими из них, — сказал я. — Не совсем то, что ожидаешь от ангела. Не совсем то, что обычно происходит в раю.

— Ага, — тихо сказал Клэренс. Но остался на месте. В первый раз он с ней не столкнулся, в музее. Может, и к лучшему.

— Почему ты создаешь столько проблем, Долориэль? — безо всякой злобы спросила Энаита. На самом деле, она говорила тоном, каким мать убеждает детей не делать глупостей. — Ты был колючкой у меня в боку, с самого начала. Совершенно напрасной.

— Я тебе ничего не сделал. А ты послала за мной психа с ножом. Не сделала ничего, просто попыталась меня уничтожить.

— А ты так старался уничтожить мои труды, — сказала она спокойно, скорее печально, чем зло. — Ты, а еще этот доклад, который ты написал. У нас еще были месяцы до того, как здесь бы все было готово, годы, по земному времени, прежде, чем другие узнали бы про это место. Но ты все испортил, ты, мелкое глупое создание, разрушил план, величие и красоту которого ты даже не в состоянии осознать. Ты смеешь жаловаться на то, что я сделала? Надо было сразу тебя испепелить. На самом деле, следовало уже давно это сделать. В самом начале.

Никакого смысла я в этом не видел, поскольку, за исключением моего доклада, который я составил после взбучки, устроенной мне начальством по поводу исчезновения Эда Уокера, я ничего ей не сделал. Мне казалось, что мое вмешательство создало проблемы Сэму, тому, кто вербовал Уокера, куда больше, чем самой Энаите.

Или она имела в виду что-то другое? «В самом начале». Сейчас это уже не имело значения. Я сказал себе, что подумаю об этом позже, если останусь в живых и мои мыслительные органы не сгорят.

— Слушай, оставь в покое этих людей, это место и Сэма, и я сам уйду, куда скажешь.

Она долго смотрела на меня, долго, пока мы стояли под кружащимся снегом, а потом рассмеялась, будто птичьим голосом, мягко, задорно, но очень, очень коротко.

— Представляете? Ты предлагаешь мне сделку. Ты, Долориэль, тот, кто так много сделал, чтобы испортить триумф, который ты даже не в состоянии был бы оценить.

Внезапно я вдруг вспомнил слова, сказанные Генрихом Гиммлером своим эсэсовцам, которые уже устали и ужаснулись, претворя в жизнь Окончательное Решение. «Мы должны совершать это, оставаясь при этом людьми чести, — сказал он. — В этом и заключается истинный героизм». Энаита действительно безумна. Я никогда не думал, что с ангелом такое может случиться, но она безумна. Она настолько верила в свою правоту, что остальное для нее не играло роли. По сути, она едва замечала все остальное.

— Чудесно, — сказал я. — Никакой сделки. Иди и возьми меня.

— Как пожелаешь, Долориэль. Но я не стану пачкаться о тебя снова. Не хочу, чтобы твоя грязная кровь замарала мои одеяния.

И она бросила поводки.

Кошки ринулись вперед. Пробежав пару шагов, они увеличились и продолжали делать это, двигаясь к нам по снегу и пеплу. Их глаза горели янтарным огнем, они стали размером со львов, а потом еще больше. Бежали так быстро, что я едва успел бы сосчитать до трех, если бы у меня для этого были воздух в легких и слюна в пересохшем рту. Ближайшая ко мне прыгнула, огромная серо-коричневая тень, когда я только начал пятиться назад. Опустилась на землю рядом со мной, скользя по пеплу. И провалилась в черную прямоугольную яму, которую мы вырыли. Когда она упала на заточенные колья внизу ямы, удивленное рычание сменилось безумным предсмертным воем.