Проспорь свое сердце

— Димыч, заткнись, — приказал ему Князев. — Лучше сходи, вежливо с соседями побеседуй, есть ли дача или какое другое жилье. И побыстрее.

Вадим недовольно засопел, но пошел выполнять поручение. Вернулся он весьма быстро, с горящими глазами и хорошими новостями…

* * *

А тем временем Вероника думала, как ей сбежать из подвала. Строила планы, оценивала возможность их воплощения. Вариант с каменным помостом не прокатил. Больше ничего тяжелого не наблюдалось. Кстати, а почему никто даже не пытался покинуть это гостеприимное помещение? Так были запуганы? Или просто сбежали недалеко?

Интересно, а есть ли здесь что-то от бывших жертв кукловода? Какие-нибудь доказательства? Убежать сквозь стальную дверь она точно не сможет, шпилька здесь не поможет. Значит, нужно попытаться провести время с пользой. Возможно, она сможет найти что-то, что подскажет ей, как лучше действовать.

Преодолевая брезгливость, девушка начала методично обследовать всю мебель, стоявшую в подвале. Особый интерес для нее представлял письменный стол с множеством ящиков. В первом из них обнаружились кипы фотографий — наверняка тех, которые маньяк счел недостойными того, чтобы висеть на «алтаре славы». На одной из них Ника увидела себя с Владом — в тот день, на набережной, когда он ее перехватил. Удивительно, но кукловоду удалось поймать момент. Она тогда и не заметила, с какой нежностью на нее смотрел Дангулов. Грустно улыбнувшись, Вероника провела пальцем по изображению парня и вспомнила его обещание никогда не давать ее в обиду. Почему-то даже здесь, в этом жутком помещении, она почувствовала тепло на душе. Словно Влад был совсем рядом.

Во втором ящике были тетради. Она открыла первую из них.

«Сегодня я встретил еще одну куклу. Хорошенькая, с темными волосами и зелеными глазами. И такая же лживая тварь, как и все. Подсела к Олегу познакомиться. А потом я услышал разговор с ее спутником. Она просто поспорила! Лицемерная дрянь! Ну ничего, я научу ее послушанию. Она хорошо будет смотреться в моей коллекции».

Вот, значит, как все было. А она-то гадала, как он на нее вышел. А он, видимо, в какой-то момент умудрился подглядеть ее номер у Олега.

Чуть дальше была еще одна запись:3f3fad

«Удивительно, мы с ней в чем-то похожи. Оба игроки. Сегодня видел, как она наряжала своего приятеля в гея. Забавно, моя кукла тоже любит играть в куклы. Вот только меня ей не переиграть».

От этих слов по коже прошла дрожь. Он действительно следил ее, приручал, чтобы сделать своей куклой. Интересно, что в других тетрадях? Открыла ту, что лежала в самом низу стопки. На последней записи.

«Она меня сама вынудила. Запуганная, покорная, готовая на все… Как же быстро она мне надоела. Куколка моя. Я наигрался, девочка. Но ты навеки останешься в моей коллекции. Такой же прекрасной, неподвижной. Я освободил твою лживую душу, тварь. Я искупил твою грехи. Я сделал тебя чище».

Дальше Вероника читать не стала. Ей уже было все ясно. Эти записи — просто находка для полиции! Практически признание в убийствах. Вот только психиатрическую экспертизу этот тип вряд ли пройдет. Если вообще до нее дойдет. Ведь его могут не поймать. Или она уже никому не успеет сказать…

«Так, Северцева, только не думаем о плохом. Не раскисать! Нельзя!» — сказала себе Ника. Она была уверена: ее уже ищут. И Мирославцев, и Влад. У нее нет повода им не доверять. Они ее спасут. Обязательно.

Больше ничего интересного девушка не нашла. Облазила каждый уголок помещения, но все без толку. Ничего, что могло бы ей помочь. Не было никакого выхода. И никакого плана. Абсолютно. В итоге Ника села на матрас и уставилась невидящим взглядом в стену. Сколько времени так прошло — она не знала. Все пыталась придумать новую реальную идею, но тут же ее отметала. Оставалась лишь надежда на близких. Хотя, если есть надежда — это уже немало. Хуже, когда надеяться не на что. Чаще всего в таких случаях человек уже мертв. Пока он жив — он надеется. Хоть на что-то.

Из состояния ступора ее вывел звук поворачиваемого ключа. А вот и вернулся ее персональный мучитель. Твердыми шагами он прошел в помещение. Судя по всему, здесь он чувствовал себя хозяином положения, чуть ли не властелином мира. Еще бы, ему ведь никто не перечил. Все боялись, если верить дневникам.