Просроченное завтра

— Ну чего ты такое несешь, дурочка… — Стас снова прижался губами к ее пальцам. — Я хочу с тобой жить. Хватит мне этих кладбищ… Все так просто…

Он разжал Аленин кулачок и взялся за кольцо, но оно слишком плотно сидело на припухшем пальце и, не причинив Алене боли, скрутить его было невозможно. И Стас даже не стал пытаться.

— Вот видишь! — вырвала Алена руку. — Видишь?

— Вижу только то, что будет трудно. Как всегда. Больно, а как иначе? Но мы справимся.

— Как?

— Вместе. Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно… Не отрекаются любя. Я не умею петь, Ленка, но я умею любить. Я действительно умею любить.

— Я знаю. Только я не знаю, что мне теперь делать…

— Рожать, что тебе еще делать? — хохотнул Стас нервно и, схватившись за руль, уставился на пустую ночную дорогу. — Разводиться тебе надо, — он снова говорил жестко. — Вот что делать. Это больно. Я через это прошел. Но сейчас более чем доволен. Тем более тебе-то уж точно не придется с ним видеться. Навряд ли он вернется в Рашу, так ведь?

 Алена промолчала. Почему он не едет? Долго они так простоят? Или он решил сделать так, чтобы она опоздала на самолет? Может, это и есть его план?

— Стас, время. Поехали! — почти выплюнула она в лобовое стекло.

Повернуться к нему не было сил. Она бросится к нему на шею и скажет, что не надо никуда ехать, только если к нему домой…

— Мы никуда не опоздаем. Я терпеть не могу опаздывать. Хотя сейчас, впервые в жизни, мне хочется опоздать.

Но они приехали даже раньше. Он донес ее пустой чемодан до стойки регистрации. Он не весил и десяти килограмм. Наверное, весы не были смонтированы правильно, чтобы взвешивать горести и сожаления, которые она увезет с собой через океан. Зато весы в аду, в который она погрузила себя собственноручно, точно показывали перевес.

— Вы вдвоем летите? — спросила девушка за стойкой.

Они переглянулись, и ответил Стас:

— Нет, она одна.

Еще было время: много для прощания и мало, чтобы понять, как встретиться вновь, и потому они молчали и просто стояли обнявшись. Алена радовалась, что он ее не целует. Напряжение достигло апогея и они бы явно сейчас прокусили друг другу губы.

— Позвонишь, как долетишь?

Она кивнула, так и не оторвав лица от его груди.

— Обсудим ошейники для собак.

О, да. Он надел на нее строгий, и она едва дышала в нем.

— Лена, я серьезно про зоотовары. Чтобы тебе уже было, к чему вернуться.

— У меня не зоотовары, — пробубнила она, оставляя мокрый след на его футболке. — У меня украшения ручной работы. Очень дорогие для простого обывателя. Плюс пересылка в Россию. Растаможка. Это не выгодно. Ты не найдешь здесь покупателя.

— Да здесь же мозги у людей набекрень. Чем дороже, тем типа лучше. А если из Штатов, то вообще высший класс. Пришлешь первую партию? Мои ее куда-нибудь да пристроят.

Алена нашла в себе силы отстраниться.

— Зачем тебе это, Стас?

Он улыбнулся, явно вознамериваясь поцеловать, но потом, глубоко вздохнув и шумно выдохнув, ответил:

— Мне, кроме тебя, ничего не нужно. Это будет такая вот виртуальная, как вы говорите сейчас, да? Связь с тобой. Хочешь, я получу визу и приеду?

— Как ты ее получишь?

— Как турист.

Конечно… Спросила, как дура, очевидную вещь. Он не нищий, ему не откажут.

— Не надо. Я прилечу, но не раньше июня. Пусть малышу хотя бы полгода исполнится.

— Лена, это почти год, — выдохнул Стас ей в лицо.

Ни намека на табак. Сколько же часов он уже не курил?

— Стас, это не будет раньше. Ну никак не получится.

— Когда ты ему скажешь? — еще жестче спросил он и еще сильнее стиснул ей плечи.

— Я на его страховке. Там медицина очень дорогая.

— Лена, мы о чем сейчас говорим? — от Стаса повеяло холодом, и Алена вздрогнула, и его руки исчезли с ее плеч. — О деньгах? Или о человеческих отношениях? Ты что такое делаешь? Ты собралась вернуться к нему, как ни в чем не бывало? Я у тебя так, как друг из прошлого был?

Алена зажмурилась и зашевелила безмолвно губами.

— Стас, мне нужно два года, чтобы закончить учебу. Я как раз получу гражданство. И никаких проблем не будет, понимаешь?

— Я ничего не понимаю. Ты чего такое говоришь? — он поднял руки, но так и не опустил их Алене на плечи. — Это знаешь как называется? Это официально называется законная проституция. А в народе блядство.

У Алены зарябило в глазах, но схватиться было не за что, только если за него, но он сейчас напоминал трансформаторную будку: тронешь, точно убьет.

— Ты не понял… — прошептала она.

— Так объясни, чтоб понял! — перебил он громко.

Но в шумном зале аэропорта «Пулково» крик его затерялся в общем шуме, но зато трехкратным эхом отскочил от барабанных перепонок Алены.

— Я с ним поговорю, и я уверена, что он не станет ставить мне палки в колеса. Он не такой. Он очень хороший. Мы ведь можем просто жить в одном доме. Он у нас большой. Стас, я хочу доучиться. В России меня такому не научат.

— А что со мной? Что будет со мной эти два года?

— А что было с тобой все эти четыре?

Теперь он молчал.

— Стас, ты сказал, что это не будет легко. Но если мы хотим быть вместе, давай сделаем это как можно безболезненнее для всех.