Простаки за границей или Путь новых паломников

Колония потерпела полное фиаско. Я уже говорил, что все, кто мог, постепенно сбежали. Пророк Адамс — в прошлом актер, потом еще неведомо кто, а под конец мормон и проповедник, но неизменно авантюрист — остался в Яффе с горсточкой своих достойных сожаления подданных. Те сорок, которых мы увезли, были за ред­кими исключениями люди без всяких средств. Они хо­тели только одного — попасть в Египет. Что будет с ни­ми дальше, они не знали, им было все равно — лишь бы убраться подальше от ненавистной Яффы. Надеяться им было не на что. После того, как совершенно посторонние люди в Бостоне неоднократно через газеты взывали к добрым чувствам жителей Новой Англии, и после того, как там была учреждена контора по сбору пожертвова­ний для яффских колонистов, подписка принесла... один доллар. Генеральный консул в Египте показал мне газет­ную заметку, в которой говорилось об этом, и сказал также, что все начинания прекращены и контора закры­та. Очевидно, практические жители Новой Англии не прочь отделаться от подобных мечтателей и отнюдь не склонны посылать кого-нибудь за ними. Но для злопо­лучных колонистов было уже счастьем добраться до Египта, хотя едва ли у них была надежда двинуться дальше.

Вот при таких-то обстоятельствах они сошли с на­шего корабля в Александрии. Один из наших пассажи­ров, мистер Мозес С. Бич, из нью-йоркской газеты «Сан», спросил генерального консула, во что обойдет­ся возвращение всех этих людей в штат Мэн через Ливерпуль, и тот ответил, что хватило бы полутора тысяч долларов золотом. Мистер Бич подписал чек, и мытарствам яффских колонистов пришел конец[223].

Александрия слишком напоминает европейский город, чтоб быть нам в новинку, и она быстро нам прискучила. Мы сели в поезд и отправились в древний Каир. Вот это самый настоящий, первоклассный вос­точный город! Если вы вообразите, будто находитесь в самом сердце Аравии, здесь вряд ли что-либо выве­дет вас из заблуждения. Величественные двугорбые верблюды и дромадеры, смуглые египтяне и гурки и чернокожие эфиопы в тюрбанах, подпоясанные шар­фами, поражающие великим разнообразием восточ­ных нарядов самых ослепительных цветов и оттенков, теснятся повсюду на узких улочках и многолюдных, точно ульи, базарах. Мы остановились в гостинице «Приют пастуха»; худшей гостиницы не сыскать в це­лом свете, кроме разве той, в которой мне случи­лось когда-то остановиться в одном городишке у нас в Штатах. Приятно теперь перечитать ее описа­ние в моей записной книжке, твердо зная, что я на­верняка перенесу и «Приют пастуха», — ведь я побывал в точно такой же гостинице в Америке и остал­ся жив.

«Я остановился в Бентон-Хаус. Когда-то это был хороший отель, но это еще ничего не доказывает, — я и сам когда-то был хорошим мальчиком. Оба мы с годами испортились. Теперь Бентон далеко не хоро­ший отель.

Для этого ему слишком многого не хватает. В пре­исподней можно найти куда более удобные отели.

Я приехал сюда поздно ночью и предупредил пор­тье, что мне понадобится много света, так как я хочу почитать часок-другой. Когда мы с коридорным до­брались до номера пятнадцатого (мы прошли полу­темную прихожую, устланную ветхим, выцветшим ков­ром, во многих местах протертым и залатанным кусками старой клеенки, половицы прогибались иод ногами и отчаянно скрипели при каждом шаге), кори­дорный зажег свет — желтый огарок чахоточной саль­ной свечки длиной в два дюйма; он загорелся синим пламенем, зашипел и, отчаявшись, погас. Коридорный опять зажег его, и я спросил, неужели это и есть все освещение, которое прислал мне портье. «Что вы, — сказал он, — у меня еще есть», — и достал еще один огарок. «Зажгите оба, — сказал я, — иначе мне и одного не разглядеть». Он так и сделал, но этот свет был мрачнее самой тьмы. Однако мошенник не падал духом и рад был услужить. Он сказал, что сбегает «кое-куда» и стащит лампу. Я поддержал и одобрил его преступный замысел. Спустя десять минут я услышал, как в прихожей его окликнул хозяин:

— Куда ты тащишь лампу?

— Пятнадцатый требует, сэр.

— Пятнадцатый! Да ведь он получил двойную до­лю свечей. Он что, хочет устроить иллюминацию? Или факельное шествие? Чего ему, собственно говоря, надо?

— Ему свечи не по вкусу... говорит, подайте лампу.

— Да на что ему? Сроду ничего подобного не слыхал... На кой черт ему лампа?

— Говорит, почитать охота.

— Читать, вон что? Мало ему тысячи свечей, ему лампу подавай! Хотел бы я знать, на черта ему сдалась лампа? Снеси ему еще свечу, и если...

— Но он требует лампу! Спалю, говорит, к дьяво­лу вашу халупу, если не дадите мне лампу! (Ничего подобного я не говорил.)

— Поглядел бы я, как это он нас спалит. Ладно, тащи ему лампу, хотя, ей-Богу, не пойму... Ты все-таки попробуй разузнать, на что она ему сдалась.