По всему предместью Сент-Антуан горе, нищета, порок и преступление идут рука об руку — их признаки повсюду бросаются в глаза. Тут живут люди, которые затевают революции. Когда предстоит что-нибудь в этом роде, они всегда готовы. Они с таким же искренним удовольствием строят баррикады, с каким перерезают чью-нибудь глотку или сбрасывают приятеля в Сену. Именно эти головорезы время от времени берут штурмом великолепные залы Тюильри и врываются в Версаль, когда надо призвать к ответу какого-нибудь короля.
Но теперь они больше не будут строить баррикады, не будут разбивать булыжниками головы солдат. Луи-Наполеон об этом позаботился. Он уничтожает кривые улочки и прокладывает на их месте чудесные бульвары, прямые, как стрела, по которой пушечное ядро может просвистеть из конца в конец, не встретив на пути другого препятствия, кроме людских тел; бульвары, красивые здания на которых не послужат приютом и оплотом для голодных, кипящих возмущением людей, которые творят революции. Пять широких проспектов расходятся лучами от большой центральной площади, чрезвычайно удобной для установки тяжелой артиллерии. Здесь когда-то бунтовала чернь, но в будущем ей придется поискать для сборищ другое место. Кроме того, изобретательный император мостит улицы своих больших городов компактной смесью асфальта и песка. Нет больше плит мостовой, чтобы строить баррикады, нет больше булыжника, чтобы швырять им в войска его величества. Я не испытываю дружеских чувств к моему бывшему соотечественнику Наполеону III — особенно теперь[46] , когда я вспоминаю, что Максимилиан[47] — его доверчивая жертва — гниет в мексиканской земле, а во Франции несчастная, сошедшая с ума вдова из окна приюта для умалишенных высматривает того, кто никогда не вернется, — но я восхищаюсь его смелостью, спокойной самоуверенностью и хитростью.
Глава XVII.
Обратный путь к морю был очень приятен. Оказалось, что наш корабль уже трое суток находится в состоянии войны. В первый вечер матросы с какого-то английского судна под влиянием грога заняли мол и вызвали наших матросов на честный бой. Те без дальних слов приняли вызов, вышли на мол и добились того, что битва осталась нерешенной. Часть покрытых синяками и окровавленных бойцов как с той, так и с другой стороны была уведена полицейскими и заперта до утра. На следующий вечер англичане явились для продолжения боя, но нашей команде было строжайше приказано не покидать корабля и не показываться. Она подчинилась; осаждающие принялись шуметь, осыпая нашу команду все более и более язвительными колкостями, по мере того как становилось очевидным (для них), что наши струсили. Наконец они ушли, послав последний залп обидных и оскорбительных эпитетов. На третий вечер они снова пришли и опять принялись буянить. Они прохаживались вдоль опустевшего мола, посылая по адресу нашей команды проклятия, грубые ругательства и жгучие насмешки. Это уже превосходило всякое терпение. Вахтенный офицер разрешил матросам съехать на берег, приказав не вступать в драки. Они ринулись на англичан и одержали блестящую победу. Возможно, я не стал бы упоминать об этой войне, если бы она кончилась иначе. Ибо я путешествую с образовательной целью, и пока еще не забыл, что во всех галереях Версаля нет ни одного батального полотна, изображающего поражение французской армии.
Когда мы вновь очутились на корабле и снова принялись, покуривая, слоняться по его прохладным палубам, мы почувствовали, что вернулись домой. Но полного ощущения домашнего уюта не было — слишком многие члены семьи отсутствовали. Мы скучали, не видя за обеденным столом некоторых симпатичных физиономий, а по вечерам, составляя партию в юкр[48], не так-то легко было удовлетворительно заменить отсутствовавших партнеров. Моулт находился в Англии, Джек — в Швейцарии, Чарли — в Испании, Блюхер уехал, и никто не знал куда. Но зато мы снова вышли в море, и в нашем распоряжении были звезды, волны и безграничные просторы для размышлений.
Своевременно показались берега Италии, и однажды, когда мы ясным ранним утром вышли на палубу, перед нами из моря встала величественная Генуя, и сотни ее дворцов заблестели на солнце.
Здесь мы пока отдыхаем, вернее — вот уже несколько дней пытаемся отдохнуть, но столько бегаем, что с отдыхом у нас ничего не выходит.