Простаки за границей или Путь новых паломников

Нас провели по всему дому, потом в сопровожде­нии титулованных особ мы обошли весь парк и нако­нец, около половины третьего, вернулись во дворец завтракать. У них это называется завтраком, но по-нашему — это холодная закуска. Нам подали вино двух сортов, чай, хлеб, сыр, холодное мясо, и все это сервировали на столах посреди гостиной и на веран­дах — всюду, где было удобно. Трапеза прошла без всяких церемоний. Это было нечто вроде пикника. Я еще раньше слыхал, что нас собираются угощать завтраком, но Блюхер уверял меня, что это сын Бэйкера надоумил его императорское высочество. Едва ли, хотя это очень на него похоже. По милости Бэй­кера-младшего все мы на корабле живем под страхом голодной смерти: он вечно голоден. Говорят, он ходит по каютам в отсутствие хозяев и пожирает все мыло. Говорят, он ест даже паклю. Говорят, в часы досуга он не брезгует ничем, но всему предпочитает паклю. За обедом он обходится без пакли, но на закуску или когда он ничем не занят — только подавай. Разговари­вать с ним неприятно, его дыхание отдает горечью, и на зубах налип вар. Мальчишка, конечно, мог попро­сить, чтобы нас покормили завтраком, но я все-таки надеюсь, что он этого не делал. Как бы там ни было, все сошло гладко. Высокородный хозяин переходил от группы к группе, помогал расправляться с угощением и не давал угаснуть беседе, а великая княгиня поддер­живала разговор с теми, кто устроился на веранде или, насытившись, покидал гостиную.

Княжеский чай был отменно хорош. В него выжи­мали лимон или подливали ледяного молока — кому как нравилось. С лимоном вкуснее. Чай привозят из Китая сушей, морское путешествие ему вредно.

Когда пришло время уходить, мы распрощались с нашими высокопоставленными хозяевами, и они, счастливые и довольные, отправились пересчитывать свои серебряные ложки.

Мы провели в гостях у царских особ добрых пол­дня и чувствовали себя все время так же легко и не­принужденно, как на нашем корабле. А я-то был уве­рен, что в императорском дворце разгуляешься не больше, чем в лоне Авраамовом. Я думал, что им­ператоры люди страшные. Я думал, они только и де­лают, что восседают на тронах, увенчанные велико­лепными коронами, в красных бархатных халатах с на­шитыми на них горностаевыми хвостиками, и хмурым взглядом озирают своих приближенных и подданных и посылают на казнь великих князей и княгинь. Од­нако, когда мне посчастливилось проникнуть за ку­лисы и посмотреть на них дома, в кругу семьи, ока­залось, что они до удивления похожи на простых смертных. Дома они куда приятнее, чем во время пышных приемов. Одеваться и вести себя, как все, для них так же естественно, как для любого из нас положить себе в карман карандаш, который мы на минутку взяли у приятеля. Но отныне я уже не смогу верить в сверкающих мишурой театральных королей. И это очень прискорбно. Бывало, при их появлении я так восхищался. Но теперь я лишь отвернусь пе­чально и промолвлю:

— Нет, не то... не те это короли, в обществе кото­рых я привык вращаться.

Когда, напыщенные и важные, они будут шество­вать по сцене в сверкающих алмазами коронах и в пышных одеждах, я вынужден буду заметить, что все монархи, с которыми я знаком, носили самое обык­новенное платье и не шествовали, а ходили. А когда они появятся на сцене, со всех сторон окруженные телохранителями-статистами в шлемах и жестяных на­грудниках, моя святая обязанность будет довести до сведения невежд, — и я с удовольствием сделаю это, — что ни возле моих знакомых коронованных особ, ни в их домах я никогда не видел солдат.

Могут подумать, что мы слишком засиделись в гостях или вообще вели себя неподобающим об­разом, но ничего такого не произошло. Все чув­ствовали ответственность, возложенную на нас этой необычной миссией, — ведь мы представляли не пра­вительство Америки, а ее народ, — поэтому каждый изо всех сил старался как можно лучше исполнить этот высокий долг.

Со своей стороны царская фамилия несомненно считала, что, принимая нас, она может выказать свое отношение к народу Америки куда лучше, чем если бы осыпала любезностями целый взвод полномоч­ных послов; и потому они со всем вниманием отнес­лись к этому приему, который должен был знаме­новать их доброе расположение и дружеские чувст­ва к нашей стране. И мы так и поняли их привет­ливость, поняли, что она адресована не лично нам. Но не скрою, каждый из нас был исполнен гордости оттого, что его принимают как представителя нации; и без сомнения, каждый гордился своей страной, гражданам которой здесь оказывают столь радушный прием.