Простаки за границей или Путь новых паломников

Затем мы отправились в морг, этот зловещий при­ют мертвецов, уносящих с собой в могилу страшную тайну своей гибели. Мы остановились перед решеткой и заглянули в комнату, где была развешана одежда умерших: промокшие насквозь грубые блузы, изящные женские и детские платья, изрезанные и исколотые дорогие костюмы в красных пятнах, измятая, окровавленная шляпа. На наклонной каменной плите лежал утопленник — обнаженный, распухший, лиловый; в ку­лаке, который смерть окостенила так, что разжать его уже невозможно, мертвой хваткой была зажата сло­манная ветка — немое свидетельство последней отча­янной попытки спасти обреченную жизнь. По ужас­ному лицу непрерывной струйкой стекала вода. Мы знали, что тело и одежда выставлены здесь, чтобы утонувшего опознали друзья, но все-таки мы никак не могли представить себе, что кто-то способен любить это отталкивающее нечто или горевать из-за этой по­тери. Мы невольно задумались о том, что лет сорок тому назад, когда мать этого страшного утопленника нянчила его на своих коленях, целовала, ласкала и с гор­деливой радостью показывала прохожим, пророчес­кое видение такого ужасного конца вряд ли мелькнуло перед ее внутренним взором. Мне стало немного стра­шно при мысли, что мать, жена или брат мертвеца могут прийти в морг, пока мы стоим здесь; но ничего подобного не случилось. Входили мужчины и женщи­ны, некоторые жадно оглядывали помещение, прижи­маясь лицом к прутьям решетки, другие, рассеянно взглянув на труп, отворачивались с разочарованным видом. Я решил, что эти люди ищут сильных ощуще­ний и посещают морг так же регулярно, как другие — театр. Когда один из них равнодушно поглядел за решетку и ушел, я невольно подумал: «Это тебе нервы не щекочет. Человек, которому начисто отстрелили голову, — вот что тебе нужно».

Как-то вечером мы отправились в знаменитый Jardin Mabille[34], но пробыли там недолго. Однако нам хотелось поближе познакомиться с этой стороной па­рижской жизни, и поэтому на следующий вечер мы поехали в Аньер, где находится большой сад с подоб­ным же заведением. В конце дня мы отправились на вокзал, и Фергюсон купил билеты второго класса. Мне не часто приходилось видеть такую тесноту в вагоне — однако не было ни шума, ни беспорядка, ни грубых выходок. Мы заметили, что некоторые из наших сосе­док принадлежат к полусвету, но о большинстве ска­зать этого с уверенностью не могли.

Женщины в нашем вагоне всю дорогу вели себя очень скромно и благопристойно, если не считать того, что они курили. Приехав в Аньер, мы заплатили за вход что-то около франка и очутились среди клумб, газонов и красиво подстриженных кустов. Там и сям попадались укромные беседки, где можно было с удоб­ством поесть мороженого. Мы двигались по изви­листым, усыпанным гравием дорожкам в толпе де­вушек и молодых людей, и вдруг перед нами, как упавшее на землю солнце, засверкал белый кружевной храм, увенчанный куполом и осыпанный созвездиями газовых рожков. Рядом виднелось большое красивое здание, широкий фасад которого также был залит огнями, а над его крышей развевалось звездное знамя Америки.

— Ой, — сказал я, — а это почему? — От удивления у меня перехватило дыхание.

Фергюсон объяснил, что хозяин этого заведения — американец из Нью-Йорка, оказавшийся грозным со­перником владельца Jardin Mabille.

Толпы мужчин и женщин почти всех возрастов весе­ло резвились в саду или сидели под открытым небом перед флагштоком и храмом, покуривая и прихлебы­вая вино или кофе. Танцы еще не начались. Фергюсон сказал, что прежде состоится представление. В другом конце сада знаменитый Блондэн будет ходить по кана­ту. Мы отправились туда. Там было полутемно и мно­жество зрителей стояло, тесно сгрудившись. И тут я допустил оплошность, на которую способен только осел, но не разумный человек. Я совершил одну из тех ошибок, которые совершаю каждый Божий день. Ря­дом со мною стояла молодая дама. Я сказал:

— Дэн, погляди-ка на эту девушку — какая кра­савица!

— Благодарю вас, сэр, за очевидную искренность вашего комплимента, но отнюдь не за то, что вы его высказали во всеуслышанье, — и это на чистейшем анг­лийском языке.

Мы отправились прогуляться, но у меня очень ис­портилось настроение. И еще долго мне было не по себе. Почему, почему люди бывают такими идиотами, что считают себя единственными иностранцами в деся­титысячной толпе?