Прости…

Она замолчала. Он увидел, как ее трясет. Она судорожно смяла листки бумаги, нервно кусая губы. Стала перекладывать книги, потом что-то искать в сумке, чтобы потом вновь приняться за перекладывание книг. Любой ценой она хотела скрыть неунимаемую дрожь тела. Не получилось – она расплакалась.

– Можно закурить? – спросила она охранника.

Охранник, до сих пор сидевший каменным гостем, вперив в нее взгляд и сцепив пальцы в замок, вдруг встал, быстро застегнул пуговицы кителя, подошел к столику и тихо сказал:

– Вообще-то здесь запрещено, но вам… так уж и быть, сделаю исключение. Подождите, пепельницу принесу…

И вышел из комнаты свиданий. Они сидели молча и смотрели друг на друга. Только сейчас он понял, что за все время не произнес ни единого слова. Протянул руку, прижал свою ладонь к ее горячей щеке. Она нежно провела подушечками пальцев по его кисти, и их ладони сплелись в крепком замке.

Вернулся охранник, принес пепельницу, она затушила сигарету и вышла.

И больше никогда не появлялась в комнате для свиданий в краковской тюрьме, что на улице Монтелупи. И ни в какой другой тюрьме тоже. Она не хотела, чтобы кто-то следил за ними и подслушивал. Как бы ни скучали они друг по другу, но теперь они стали встречаться только во время его увольнительных. Она приходила к воротам тюрьмы и всматривалась в окна камер: нет ли где привязанной к решетке ленточки. Иногда ей удавалось издалека заметить ленточку. Настолько издалека, что цвета не различишь, но она точно знала, что ленточка зеленая…

* * *

– Вин, что с тобой? Ты что, плачешь? – послышался ее шепот.

Она резко привстала на постели, прижалась к нему сзади и обняла.

– Почему ты в куртке? Вин, куда ты собрался? – спросила она испуганно.

Он нежно поцеловал ее руку и, не поворачивая головы, сказал:

– Всё нормально, успокойся. В лес поеду, за елкой. Сегодня сочельник. Забыла? Мы же говорили об этом вчера, за ужином.

– Ах, да, действительно… Нет, я не забыла. Просто еще не совсем проснулась. Понимаешь, мне, когда я просыпаюсь, нужно какое-то время, чтобы прийти в себя… А почему ты сидишь на постели в куртке? Перегреешься, вспотеешь, а на улице простынешь. Помнишь, какой вчера был мороз и ветер! А кроме того, я не люблю, когда ты в лес ходишь один…

– Я быстро. Я уже приглядел деревце неделю назад, когда мы гуляли с Джуниором… На горочке.

– Слушай, на кухне уже всё приготовлено для кофе: кофе засыпан, вода налита, тебе только кнопочку нажать. И, пожалуйста, расстегни куртку. А на обратном пути ты мог бы заглянуть в «Реал»? Пожалуйста, а то у Джуниора совсем кончилось детское питание, а через два дня всё будет закрыто. Ему больше всего нравятся морковка с бананом и курица с овощами. Если будет, то бери «Hipp». Набери разных. И проверь, хватит ли нам вина. Тоже на два дня, чтобы не получилось как в последний раз, когда ты ворчал, что дома пить нечего… А к сегодняшнему ужину лучше всего взять шабли поприличнее. Хотя что это я, француза учу вина выбирать…

– Все куплю, дорогая. Поспи еще…

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. А она прижалась к нему и прошептала на ухо:

– Вин, послушай, а может, шут с ней, с этой елкой, может, попозже сходишь, а? Темно ведь совсем. Холодно. Заблудишься в этом лесу, – говорила она, расстегивая сначала пуговицы куртки, а потом и рубашки. – Елка никуда не убежит. До вечера еще далеко. Джуниор пока крепко спит и нам не помешает. Как ты думаешь, Вин? Останешься?