– Почему это? Каждый человек имеет право на молчание. Ну не хочет человек исповедаться. Не. Хо. Чет. Оставь его в покое. Пожалуйста, – последнее слово она произнесла совсем тихо, обняв мать и заглядывая ей в глаза, смягчив резкость неожиданного своего выступления. И тетя Зина тут же растаяла.
Таня же отвела меня в свою комнату, тетя Зина тут же притащила нам и чайник, и блюдо с состряпанными на скорую руку пирожками с луком, яйцами и даже вроде бы с омулем. Омуля я в Братске попробовал впервые в жизни. Но в тот момент для меня и тети-Зинины пирожки, и столовская перловка были на один вкус. Таня увлеченно рассказывала что-то о стройке, о перспективах, об инфраструктуре (поступать она готовилась в строительный, но специализироваться собиралась не на ГЭС или фабриках, а на жилье). Я бездумно жевал пирожки и так же вполуха слушал. По-моему, Таня вела свой нескончаемый монолог лишь для того, чтобы я мог спокойно помолчать. Даже тогда я это понял и был ей благодарен.
Сам Тихонов принялся зазывать меня в гости еще настойчивее. Наверняка под влиянием тети Зины – как же, мальчик почему-то ужасно переживает, его надо отвлечь и накормить. Мне же хотелось лишь, чтобы меня не трогали. У Тани это получалось, у старших Тихоновых – не очень.
И я, едва заслышав о новом строительстве в Мирном, тут же рванул туда. На институте же окончательно поставил крест. Даже подумать было страшно, чтобы вернуться в Москву и ходить по тем же улицам, по которым мы бродили с Тосей.
В Мирном даже дорог тогда толком не было, грязь по колено (пока морозом не схватит), вдоль Ленинградского проспекта – ряд бараков, потом вместо них каменные дома поставили. В столовой каждый доставал из-за голенища кирзача собственную ложку. Мне до сих пор жаль, что свою я ухитрился потерять во время одного из переездов. Такая была память! Не то что сувенирчики и магнитики.