Прости грехи наши

Шюке, конечно же, не хотелось расстаться с другими письмами, которые были для него единственными зацепками, по которым можно было хоть что-то узнать о прошлом его бывшего патрона. Он решил не отдавать письма архивариусу, по крайней мере до тех пор, пока он не прочтет их все.

Архивариус стал рассуждать о том, как можно было объяснить это загадочное присутствие французского священника в Риме.

— Мне представляется возможным только одно объяснение, — сказал он. — Тайное наблюдение. Шпионаж. В противном случае француз при дворе Папы Григория не мог не остаться незамеченным.

— Так что, мой патрон был шпионом?

— Да. Однако важным является установление не того, что он там делал, а того, почему он это делал. Был ли он французским шпионом, сообщавшим секретную информацию о событиях, происходивших при дворе Папы, или же он был предателем, продавшимся Риму, чтобы вредить королю Филиппу?

Наступило долгое молчание.

— В вашей епархии Драгуан не так уж все тихо и мирно, как вы пытались меня уверить, — наконец сказал архивариус, улыбнувшись. — Там убивают невинных путников, подлинные архивные документы про епархию куда-то пропадают, а тут еще оказывается, что у вашего епископа — темное прошлое. Я думал, что мне следует забыть о произошедшем в Драгуане инциденте, однако я был неправ. Что вы теперь собираетесь делать?

— Не знаю, — ответил Шюке.

— Лично я советую вам продолжить поиски, — сказал Корентен То. — Мы знаем, что ближайшие родственники покойного епископа живут в городе Труа. Поезжайте туда и поговорите с ними. Расспросите их. Я со своей стороны могу оказать вам кое-какое содействие.

Шюке недоверчиво посмотрел на архивариуса…

— И зачем вам это нужно? — спросил он.

— А затем, что у нас с вами теперь общие интересы. Мы оба хотим выяснить, что же на самом деле произошло. Вы — в память о своем патроне, а я — чтобы разобраться с инцидентами в Драгуане, а то еще, чего доброго, мое начальство решит, что я утаиваю информацию о них. Мы можем объединить наши усилия, и это поможет нам быстрее выяснить, в чем же состоит правда. Без какой-либо посторонней помощи.

— Что касается меня, то я уже принес вам это письмо, — сказал Шюке, показывая пальцем на сундук с секретными документами. — Вы уже мой должник. Но чем вы можете мне помочь?

Корентен То выпрямился на стуле, всем своим видом показывая, что ему понятны сомнения викария.

— Я могу помочь вам без труда добраться до Труа. Могу дать вам надежного человека, который будет защищать вас. А еще могу дать вам денег. Это уже кое-что, не правда ли? Кроме того, если мне самому удастся что-нибудь выяснить, то я тут же поставлю вас в известность. Ну теперь вы со мной согласны?

На следующее утро в келью Шюке постучался человек, присланный архивариусом. Он принес кошелек с деньгами и предложил помочь беспрепятственно миновать пункт уплаты дорожной пошлины на выезде из Парижа. С уплатой этой пошлины в столице было довольно строго. А еще этот человек принес мирские одежды — для большей безопасности викария.

Они вдвоем вышли через ворота, ведущие к Сене. Повозка и три лошади викария остались в архиепископстве.

Вскоре эти двое затерялись на улицах Парижа.

19

Когда Энно Ги был пятнадцатилетним семинаристом в Саржине, ему — единственному среди семинаристов — удалось заметить аморальную связь между старым аббатом и одним из его учеников. Для этого ему не нужно было ни подглядывать за ними во время их «шалостей», ни прислушиваться к тому, о чем шепчутся в трапезной: он догадался об этом, просматривая свои записки.

В то время у юного Ги была мания записывать в свой diarum[54] все те события, которые происходили с ним самим и с окружающими. Методика ведения этих записей (они были распределены по темам и датам) позволяла Ги безошибочно предсказывать возвращение перелетных птиц, изменение местоположения звезды, а также предугадывать поступки того или иного из их профессоров или же, как произошло в этом случае, догадаться о пристрастиях аббата. С течением времени эти записи стали вестись настолько эффективно, что путем их простого сопоставления можно было понять кое-что о человеческих ухищрениях и даже тщательно скрываемых тайнах. Нужно было просто проанализировать, что и когда делали те или иные люди. Ги никогда никому не рассказывал, о чем ему удавалось таким образом догадаться: его интересовала не столько сама правда, сколько логика и метод, при помощи которых эту правду удавалось выяснить. Как только он понимал, что его записи способны кого-либо скомпрометировать, он тут же их уничтожал. А еще он использовал один способ, почерпнутый им с маленькой арабской картинки: он погружал листки в горячую воду, а затем — в фунгицидный раствор. Раствор постепенно разъедал чернила, и они исчезали с поверхности пергамента, в результате чего семинарист получал чистые листки, на которых снова можно было писать. Тем самым записанные им секреты периодически исчезали при помощи данной методики, придуманной ученым арабом по имени Ибн Уда.