Прости, и я прощу

— Нет, не допускаю. Это все женские штучки, капризы, как тогда, с Ковальским. А на самом деле ты в диком восторге от того, что я вернулся, больше того, спишь и во сне видишь, как бы женить меня на себе. Не выйдет, я уже женат.

Катерина схватила кофту, порывисто встала и в два шага оказалась у двери. Сидоров и не думал ее останавливать. Она подошла к своему столу, коротким жестом повесила на шею шарф, надела дубленку, и, не забыв сумку, направилась к выходу. Лишь дернув дверную ручку, вспомнила, что Юра закрыл дверь, едва только Светка вышла за порог. Но возвращаться в его кабинет и не думала, так и стояла у двери, ожидая, когда он сам придет и откроет замок. Тот же продолжал спокойно сидеть на диване, даже голову не повернул в ее сторону.

Простояв так минуты три, Катя решительно вернулась к нему.

— Ну и какого черта?.. Что ты корчишь из себя? Ну да, ты выиграл. Время показало, кто из нас дурак — я у разбитого корыта, одна, вся в соплях, а ты на коне и весь в белом. У тебя жена, сын, бизнес. Ты весь в шоколаде. И что? Чего тебе еще не хватает? Поиздевался над дурочкой, что дальше? Не наигрался еще? Знаешь, дорогой, я рада, что не вышла за тебя замуж. Я, может, и хотела быть женой того Сидорова, шестилетней давности, но женой тебя нынешнего — упаси Бог. Ты сам не видишь, во что превратился.

В кабинете было не сказать, чтобы очень жарко, но в кофте, дубленке и после небольшой дозы коньяку Катерина задыхалась, хотелось скорее выйти на свежий воздух. Но Сидоров, похоже, не собирался сдаваться в ближайшее время.

— Ну? — продолжила она требовательно. — Что еще? Я уже признала свое поражение, чего ты еще ждешь? Ты уже унизил меня, так, может быть, хватит…

Вскочив с дивана, он перебил:

— Нет, не хватит! Ты, может, и признала поражение, да я своей победой еще не насладился!

Схватил ее за воротник, немного приподнял, и Катя, хоть и стояла на ногах, но крайне неуверенно — чуть подтолкни в любую сторону, и она упадет, свалится кулем. Сидоров смотрел на нее с таким гневом, что она испугалась — неужели ударит? За что? За то, что шесть лет назад он сам же ее и бросил?

Спросила почти шепотом — застегнутый ворот дубленки передавил горло:

— И чего тебе не хватает для наслаждения?

Тот отпустил воротник и стал поспешно расстегивать пуговицы дубленки, ответил хрипло:

— Догадайся…

Она уже догадалась. И обидно было, и стыдно до ужаса, до слез. И в то же время не могла найти силы для сопротивления. Прекрасно понимала, что его действия продиктованы вовсе не любовью или хотя бы минутной страстью, и даже не пресловутым автопилотом, но ничего не могла с собою поделать. Да и стоило ли сопротивляться, Сидоров ведь все равно был сильнее. Может, и был смысл, может, еще была возможность его остановить, но не было сил сказать "Нет". Или просто не было сил. Ни на разговоры, ни на сопротивление. И было уже наплевать на стыд, на обиду…

С фотографии на нее глядели улыбчивая рыжая и ясноглазый мальчишка лет пяти. Не в силах вынести их осуждающие взгляды, Катерина зажмурилась…

С того дня все ее проблемы оказались в забвении. Маленькое уточнение — старые проблемы. На их месте без промедления оказались новые. Все, как одна, сплошь морального характера.

Мало того, что Катерину ежеминутно мучило чувство вины перед семьей Сидорова. Даже перед рыжей, стоило ли говорить о ясноглазом мальчишке, имени которого Катя до сих пор не знала. Однажды было завела разговор на эту тему, да Юра ответил ей довольно резко, даже несколько неприязненно:

— Я предлагал тебе роль жены — ты отказалась. Теперь довольствуйся ролью любовницы.

Приходилось довольствоваться. Ей так хотелось объяснить ему, что она вовсе не отказывалась от роли жены, она отказалась всего лишь от фамилии Сидорова, но теперь Катерина попросту боялась возвращаться к этому разговору. Быть любовницей оказалось унизительно. С другой стороны, во сто крат хуже не быть хотя бы ею, если нет ни возможности, ни даже надежды стать женой. Ей нынче не приходилось выбирать, кем быть. Вопрос стоял иначе: быть или не быть. Практически шекспировская трагедия. Только в Катиной интерпретации вопрос стоял так: быть ли любовницей Сидорова, или не быть для любимого человека никем, третьего не дано. Намучившись за последние шесть лет в качестве "никого", Катерина предпочла первое.